Ольга Седакова - Три путешествия

Мой хозяин написал хоровую сюиту «Наш парк». Парк достоин музыки. Да, впрочем, что у нас ее не достойно? Помните несчастного Шостаковича — «Пионер, пионер, всем пример, всем пример, он сажает леса и деревья». Брянский герой делает с деревьями другое. Парк удостоен медали ВДНХ, это счастливая находка брянчан, подхваченная позже другими городами. Идея проста: из дерева прямо на корню вырубается скульптура. Сначала скульптурированию подвергались обреченные деревья, после успеха их оказалось мало. Пустили в ход живые, с одной стороны, с другой — простую деревянную скульптуру стали закапывать в землю, будто она оттуда выросла и корни ее еще там. Корни, естественно, не способствуют сохранности изваяний — и сгнившие и разрушенные тайком подменялись такими же новыми, боюсь, без корней. Воспеть ли — вослед хозяину — каждый образ этой народной галереи в отдельном хоровом номере? Лучше не буду.

В парк, состоящий из резных столпов, мы пришли с аллеи Гагарина. На аллее деревьев тоже нет — впрочем, не хочу очернять, может, я не заметила из-за погоды. Аллея Гагарина — это длинная улица; между двумя мостовыми, друг от друга в метре и парами, в кубах на невысоких шестах стоят лица лучших людей города. Фотограф постарался, как везде. Но оригинальность аллеи — в их кладбищенском размещении (архаичные придорожные захоронения) и в некоей порочной трехмерности, выделенной для каждого лица.

Впечатление эстетически сильное. Кажется, в этом кубе для чего-то еще есть место: для праха? для души?

Я ловлю себя на страхе: а каково им, обладателям этих засаженных в ящики лиц, этих квазидуш, ведущих напряженную жизнь в своих изолированных кубах на палках, на полутемной прямой улице? Может, тени эти посещают тела свои, жалуются на дождь в сновидениях, просятся домой? От мысли этой становится еще холоднее, и мы с хозяином, не обсуждая, как de mortius молча минуем стигийскую аллею ради — что ни говори — отрадного парка.

Вот Брянская Мадонна. Как любят у нас мадонн. Сколько про мадонн картин, скульптур, песня есть «Рязанская мадонна», где итальянское слово распевается со взвизгом на «о» в задушевно-раздольном мотиве псевдорюсс. Говорят, слова одного раннего псевдорюсса, прообраза наших: «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля», написал слепой. Мадонна, видимо, с религией не связана. Мать и ребенок, самое святое. А самое святое у нас — конечно, антирелигиозное. Одна советская поэтесса (или поэт?):

Так что мадонна — мотив богоборческий.

Когда любопытные входят в храм (обычно в пасхальную ночь), они глядят именно теми глазами, какими верующий глядел бы на шабаш ведьм. — Здесь творится что-то жуткое, может, кровь младенцев пьют, что-то колдовское, опасное для жизни. Скверна. — Мне кажется, я не очень преувеличиваю это переживание святого как антисвятого у коммунистически воспитанного человека — кроме тех, кому это вообще смешно или до лампочки. В тысячелетнем Брянске незадолго до тысячелетия крещения Руси ни один из многочисленных книголюбов, собравшихся послушать меня, не знал, что такое Гефсиманский сад или Воскрешение Лазаря.

Это я спросила по поводу переводов из Рильке. И странно ли? Безумные толпы сходятся в московские залы, когда там исполняют — раз в 3 года, приезжий хор — баховские «Страсти». И кто, думаете, знает слова этих Страстей? Попробуйте еще узнать. Слова передают по рукам, переписанные в каком-нибудь кривом переводе. Здесь хорошо поработали, просто, но эффективно, в этой области культуры. Ах да, я забыла, что религия к культуре не относится, вернее, относится так: Галилея сожгли, Рафаэля утопили, Гоголя совратили.

Итак, Мадонна Брянска.

Рядом Кощей.

Леший.

И другие плоды природы и фантазии.

Оживает родная, подавленная христианством мифология. Оживает и героическая история. Вот местная двойница Ивана Сусанина: завела половцев в болото и превратилась в реку.

Венчает же хоровую сюиту «Наш парк» песня о борьбе за мир на слова местного поэта фронтовика, общественного директора парка. Что еще объединит и увенчает эти картинки с выставки? Припев песни я выбрала эпиграфом этой хроники — пожалуйста, посмотрите начало.

Предыдущий рассказ, в котором у меня недостало силы спустить моему хозяину грешок сочинения Кантаты, занимает не все расстояние от Дворца пионеров до Аподиона. Эти часы были вновь посвящены спорам о дозволенном, в Аподионе и вообще. Хозяин мой отстаивал тактику не дразнить собак, я же говорила, что тактикой вообще стоит заниматься только в случае непосредственной угрозы существованию. После обличений и деклараций я дала слово читать исключительно переводы.