Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

Вася уходил в густом малорослом людском окружении. Спокойный, вразвалку. С вечностью в голове.

Перед отъездом Аганя ещё раз увидела его. Вася стоял с метлой во дворе отделения милиции. Рядом с ним была Фая. Она принесла продукты, доставала из сетки и показывала всё по отдельности: колбаску, рыбку, баночку с икрой. Вася на гостинцы взирал равнодушно, но когда Фая, улучив момент, уже из своей сумочки сунула ему за пазуху чекушку, размяк и просветлел в улыбке.

Это Фая сумела договориться, чтобы «потерпевшие» забрали заявление из милиции: взяла у Агани деньги, и договорилась. Только поставила одно условие: Аганя уезжает, не простившись с Васей. Добрая Фая и подарки матери и Лёньке помогла купить, и вещи её упаковала. Так что Аганя уезжала со спокойным сердцем: пылающий огнём лом и на этот раз миновал Васю.

Ей было ясно: как прежде она чувствовала себя Еленой, которая уплывала рука об руку вместе с Андреем, так в эти дни Андрей поместился в большом Васе. А теперь вновь зажил отдельно, как бы опять смотрел со стороны, звал в дорогу.

В поезде она всё гадала: а чего же Вася сказать хотел про «самое дорогое?» Подставляла слова: родина. Выходило: конечно, родина для неё была дороже жизни. Любовь. И опять выходило: сказали бы сейчас, камень на шею и в воду, а о н будет жить — без раздумий. Дети — она теперь уж для Лёньки и живет. Даже — работа. Ну, тут на смерть бы она не согласна. Но если бы завтра построился город, все бы вошли в новые светлые теплые квартиры, и мать бы с Лёнькой тоже — опять же это было бы дороже её жизни.

Аганю поманило глянуть на гранёный алмазик, перед которым там, на юге, все немели. Юг — теперь казался ей, в самом деле, какой-то другой планетой. Только уже не потому, что там море и виноград с пальмами, а просто — другой.

В чемодане, во внутреннем кармашке, куда Аганя спрятала футлярчик с алмазиком, почему-то лежал морской камень с дырочками, который Фая нашла на берегу. Она называла его «куриный бог» и говорила, что он приносит счастье. А бархатной коробочки не было.

Алмазов не было.

Лаборант Андрюша стоял перед столом и ошеломлённо вперивал глаза в выложенную им надпись: «Аганя + Андрей =» Только что, накануне ему удалось сложить всё уравнение: «Аганя + Андрей = ЛЮБОВЬ!» «Аганя» — из чистых бесцветных алмазов. «Андрей» — из мелких, с шероховатостями и вкраплениями. А слово ЛЮБОВЬ выстроилось петлистым узором из самых крупных, ярких, редких кристаллов.

Это были алмазы, отобранные за долгие месяцы специально для того, чтобы показывать — демонстрировать плоды трудовых достижений — приезжим комиссиям или делегациям. Они хранились в отдельной баночке, и не требовалась выкладывать надпись, чтобы понять, что их нет: не было самой баночки. Баночки со всей фабричной заначкой! Но Андрюша все же достал по одному кристаллику из эмалированной кастрюли все имеющиеся алмазы, надеясь, что вот как-нибудь да выудятся и те, особо ценные. Но чуда не случилось. И теперь он стоял, не веря глазам своим, всё пытаясь увидеть будто растаявшее слово, которое ещё минувшим вечером так светло и радостно лучилось, играло с ним в гляделки.

Закрыв глаза, Андрюша ясно представлял бисером выплетенное слово и каждый кристалл по отдельности. Слово завершала «жирная» точка в восклицательном знаке — алмаз, необыкновенный, даже среди редких! В прозрачном камне чётко просматривались два сердечка, закольцевавшиеся друг в друге.

Лаборант готовился стать минералогом, как Бобков, которого вспоминали люди с таким почтением, что и самому помереть не жалко, только бы стать, как он. Стать даже лучше — потому что он уже был. Потому что Аганя при имени его тупит глаза и светлеет лицом. Андрюша не расставался с книжкой об алмазах, старой-престарой, которую оставила ему Аганя.

Он держал камень-самоцвет в руке, впервые испытав странное и пугающее чувство: алмаз с сердечками не хотелось выпускать, класть вместе с другими кристаллами.

Это был сросток «двойник» — два сросшихся, проникших друг в друга алмаза. Так же чувствовала себя сросшейся — сердце в сердце — душа его с душой Агани.

Он зажал камень в кулаке, приложил к груди, прикрыл левой ладонью. Там, в притаённом у груди мирке слышимо забились два сердца, слились в одно русло две реки, земля обрадовалась солнцу.

С усилием Андрюша отстранил зажатую в кулак руку от груди, медленно развёл пальцы. Алмаз лежал на ладони, будто сколок неба.

В той же старой книжке он вычитал про огранщика Иосифа Ашера, который упал без чувств, расколов точно по задуманной схеме самый крупный из когда-либо найденных в мире алмазов Куллинан. Андрюша никогда не видел как работает огранщик, но знал, как вырезают чароны и украшения из мамонтовой кости. Его родной дядя Михаил слыл редким мастером, хотя у него от природы не было обеих кистей рук. Вместе с деревенским кузнецом они соорудили различные приспособления, крюки, зажимы: дядя одевал их на запястья, меняя по надобности, и управлялся с любым делом не хуже самого рукастого. На войну его не брали, поэтому он старался за всех, кто на неё уходил, и кто на ней остался. Рыбачил, охотился, а уж как ладил чароны и украшения — мог позавидовать любой. Андрей раскровянил не один палец, равняясь на дядю, пока хорошенько ни пригляделся к нему и не понял: прежде, чем взяться за нож, тот очень внимательно изучает строение дерева, линии изгибы бивня.