Дэвид Бэддиэл - Время спать

— А ты ее читала? — спрашиваю Элис.

Она мотает головой, но, как я и ожидал, не улыбается, подчеркивая абсурдность предположения. Более того, у нее немного смущенный вид. Они с Беном устало переглядываются — я никогда не видел, чтобы люди так переглядывались. То есть видел (даже сам пытался изобразить что-то подобное), но не в исполнении Бена и Элис. Так переглядываются семейные пары, когда третий человек случайно затрагивает предмет спора, который разгорелся накануне.

Ощущение неловкости среди присутствующих совсем улетучивается с восклицанием моей матери — еще одно доказательство сумасбродности этого мира.

— Как все же прекрасно, что хотя бы сегодня собралась вся семья! Я даже и не припомню, когда у нас в последний раз были вот такие, как я выражаюсь, семейные посиделки.

— И то правда! — поддакивает Саймон, мгновенно обратившийся рядом с мамой во взрослого. — Какой потрясающий торт! Где же вы его раздобыли?

— Ой, да в булочной за углом.

— Быть того не может, — изумляется Саймон.

— Ну конечно нет. Ха-ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха-ха! — вторит Саймон.

Руки у меня так и чешутся.

— Нет, конечно, — объясняет мама. — Это я шучу. Непосредственно торт я испекла сама, а украшения — памятники и все прочее — прилетели из Польши, их специально сделала одна женщина.

— Удивительно!

— Ладно вам… — произносит она, поднимая глаза к небу, хотя там только потолок. — Когда кому-то исполняется восемьдесят четыре, то не грех уделить этому человеку немного больше внимания, чем обычно. Разве нет?

Она страдальчески улыбается. Мне часто приходит в голову, что мама, как и многие люди ее поколения, уверена в одном математическом равенстве: откровенно очевидное высказывание + страдальческая улыбка = весьма проницательное замечание.

— Чаю, Айрин? — спрашивает Элис, держа в руке зеленый ливдашемовский заварочный чайник.

— Какая замечательная мысль!

— А кофе есть? — интересуюсь я.

— Не думаю.

— Ладно. Тогда буду чай.

— Ну, Элис, — заговорщическим тоном говорит мама. — И что мы думаем насчет Габриеля и Тины?

— Дины, — поправляет ее Элис, разливая чай.

— Дины! — соглашается мама.

Элис глядит на меня и снова вежливо улыбается. Пусть эта бестактность и характерна для родителей, у которых есть ужасная привычка без должной серьезности относиться к возникающим у детей затруднениям личного плана, причем независимо от возраста детей, все же замечательно, что Дина открыла перед нами с Элис новые пути общения. Наконец-то у нас появилась своя тайна.

— Кстати, вы похожи? — спрашивает мама.

— А с чего это они должны быть похожи? — не понимает Саймон.

— Она моя сестра, — объясняет Элис скромным голосом, пытаясь избежать многозначности.

— О-о-о-о-о-о-о-о! — удивляется Саймон, не обращая внимания на происходящее при этом с его лицом. — Габриель! Что за игру ты ведешь?

Интересный вопрос. Протягивая чашку чая, Элис оказывается достаточно близко, чтобы незаметно подбодрить меня издевательской гримасой.

— Мы с Диной… пару раз ужинали, и все, — отвечаю я. — Мы не хотим спешить.

— И это в наши-то времена!

— Ну да…

— Так вы похожи ? — не может угомониться Саймон.

Он почуял, что здесь пахнет скандалом. У гомосексуалистов хороший нюх на тайны, так что он вполне мог догадываться обо всех аспектах моего интереса к Дине.

— Мне сложно сказать, правда, — отвечает Элис. — Все говорят, что похожи.

— А ты как думаешь, Габриель? — многозначительно интересуется Саймон.

Еще один любитель подчеркивать слова. Только иного рода: если Фрэн с Ником подчеркивали слова, намекая на глубину невысказанного, то Саймон выворачивает все шипами наружу, шлифует слово, показывая свое серьезное отношение к тому, что лежит на поверхности.

— Есть немного, — говорю я, выждав паузу и тщательно все обдумав, — Дина — крашеная блондинка. Формы несколько более округлые. И выше сантиметров на пять, пожалуй. Так?

Лучше я ответить не мог. Нос у нее длиннее на четыре-пять миллиметров, угол изгиба рта на шесть градусов больше, глаза процента на четыре уже, щеки чуть больше, грудь… я никогда не видел твоей груди, Элис, но могу предположить, что у нее она как минимум на размер меньше, и, ты уж извини, нам придется голыми прижаться друг к другу, чтобы я смог точно определить различия в текстуре кожи — ответь я так, меня можно было бы заподозрить в нездоровой осведомленности о предмете разговора.