Уильям Сатклифф - А ты попробуй

Когда поток наконец иссяк, я наклонился вперед и уткнулся лбом в стену. Все еще на карачках я издал несколько тяжелых стонов и попытался определить, закрыт ли мой истерзанный сфинктер. Трудно сказать определенно, но даже если закрыт, толку от него не больше, чем от резиновой пробки, если затыкать ею Гуверовскую Дамбу [31].

Когда сидеть на корточках стало уже совсем невмоготу, я с трудом распрямился, прополоскал под душем ноги и побрел к кровати. Кто-то мне говорил, что очень важно не допускать дегидрации организма, и поскольку я только что выпустил из себя больше воды, чем выпил за предыдущие две недели, я заставил себя заглотить оставшиеся поллитра минералки, которую купил накануне вечером.

Жидкость хлюпала в животе, но ее там явно не ждали. После жуткого желудочного спазма я ринулся в ванную и успел как раз вовремя, чтобы выпустить струю рвоты на стенку душа. И даже выдавив из себя всю воду, желудок продолжал сокращаться, словно вставляя затычку в мое пересохшее горло.

После всего этого у меня уже не было сил добираться до кровати. Я включил душ, подождал, пока смоет остатки блевотины, и скрутился в комок под струями воды. Я устроился так, чтобы не заботиться больше о прочности резиновой пробки, содержимое кишок теперь просто вытекало наружу и смывалось водой.

В таком состоянии я напрочь потерял чувство времени, и только когда мне показалось, что нутро мое высушено наконец полностью, я дополз до койки и провалился в сон.

Разбудили меня голоса в коридоре. Я открыл глаза и в ту же секунду понял, что боль в горле, животе и заднице никуда не делась, но эти голоса давали мне единственный шанс установить контакт с внешним миром, так что я вытащил себя из кровати и заставил найти в рюкзаке чистую пару штанов. Нацепив на себя какую-то одежду, я рванул в коридор.

– Эй! Привет! – прохрипел я, когда голоса уже терялись на лестнице. – Эй!

Секунду или две стояла тишина, потом из-за угла высунулась голова.

– Ага, привет.

– Пожалуйста! Помогите! Я болен! – проговорил я, повисая на дверном косяке.

Он прокричал что-то в лестничный пролет, кажется по-голландски, потом подошел.

– Что стряслось? – спросил он.

– Я болен! Я не могу ходить! Мне нужна вода!

– Что с тобой?

– Плохо. Понос, рвота...

– А, это бывает.

– Ага.

– Купить тебе воды?

– Пожалуйста. Спасибо. Это так любезно. Сейчас принесу деньги.

Я побрел обратно в комнату и вернулся с несколькими бумажками. Он наблюдал за моими перемещениями, и уголки его губ подрагивали в полуулыбке.

– Больно? – спросил он.

– Вся жопа разодрана.

Он засмеялся и похлопал меня по спине.

– Эй! Мы все там были.

– Бля, но это же невозможно терпеть.

– Вытерпишь. Подожди немного. Если это пищевое отравление, то через пару дней пройдет. Если дизентерия, тогда плохо. Тогда ты поймешь, что такое настоящая боль. Дизентерия обычно длится неделю. Но если амебиаз, то это пиздец.

Он снова похлопал меня по спине.

– У тебя была дизентерия?

– А то. У кого ее не было.

– На что это похоже?

– Плохо, друг. Очень плохо.

– У тебя какая была? Амебиаз или...

– У меня были обе сразу, и это полный пиздец. Но все равно можно вытерпеть. Совсем другое дело – малярия. Вот подожди, получишь малярию. Сучья болезнь. Я ее поймал в Непале, и мне было так хуево, что я не мог дойти до врача. Лежал, жрал хлорокаин и надеялся на лучшее.

– И это все, что можно сделать? Я имею в виду... если я...

– Не знаю. Я же не специалист. Я прочел на пачке, что там есть хинин и решил попробовать.

– Не понимаю.

– Ну, в первый день съел четыре штуки, потом увеличивал дозу пока не стало лучше.

– С-с-с-сколько это заняло?

Я почти забыл о своей боли. Настолько был поражен.

– Почти десять дней.

– Но ведь от этой дряни выпадают волосы, можно вообще стать психотиком.

Он вдруг взлетел в воздух, дрыгнул ногами, высунул язык, ухнул и замотал руками над головой. Зрелище было настолько отвратное, что меня чуть снова не вырвало.

– А я не превратился, я молодец, – заверещал он голосом настоящего маньяка.

С невероятным облегчением я понял, что он дурачится, и пульс у меня опять пришел в норму. Я выдавил из себя подобие смеха – в знак того, что все понял, и что можно прекращать прыжки на месте.

Он перевел дух и снова заговорил нормальным тоном.

– Малярия тоже не конец света. Местные с ней живут, и ничего.

– Да, конечно.

– И дохнут от нее, – добавил он со значением.

Наконец, ему надоела болтовня и он сказал: