Дэвид Стори - Сэвилл

Как-то в городе он вышел из бара и посмотрел вокруг смутным взглядом. Вечер еще не наступил, в небе не было ни облачка, и крыши над его головой озаряло солнце. С центральной площади доносился шум машин. Дальше по улице виднелись темные колонны Дома собраний. Слышались тихие звуки музыки.

Он медленно пошел на автобусную станцию.

Когда автобус въехал на мост, солнце заходило за фабрики.

— Прямо Италия, — сказал какой-то голос. Он оглянулся, и пассажир сзади кивнул на реку. — Италия, — сказал он еще раз, указывая на золотой свет.

Она знала, что разрыв неизбежен, и ничего не сказала, когда он сообщил ей о своем решении.

В прошлом он уже дважды говорил ей, что хочет уехать, но оба раза в конце концов возвращался.

Теперь все было по-другому, и он увидел, что она это понимает.

— Мне нужно уехать, — сказал он. — У меня нет выбора.

Она по-прежнему молчала.

Он сидел в другом конце комнаты, но теперь встал и подошел к ее креслу. В ней была какая-то неуязвимость. За окном позади виднелась улица, ряд стоящих машин, а дальше шумел город.

— Ты останешься здесь? — сказал он.

— Нет.

— Куда ты переедешь?

— Понятия не имею.

Она сидела, выпрямившись, откинув голову, стиснув руки на коленях. Ее взгляд стал рассеянным, словно она уже вырвалась из этой комнаты.

— Что же, — сказала она, — попрощаемся.

Он помог ей встать, и они поцеловали друг друга в щеку, небрежно, словно при обычных встречах.

— Как-то странно, — сказала она. — Я говорю про город. Не знаю, уеду ли я из него когда-нибудь. В старину люди с рождения и до старости жили на одном месте. Когда мы убедимся, что всюду примерно одно и то же, когда мы обнаружим, что люди всюду очень похожи на нас, когда мы поймем, что мир гораздо меньше, чем нам казалось, вернемся ли мы все обратно, как ты думаешь? Прежде я презирала Морин за то, что она остается здесь. В определенном смысле это бесплодно, но обязательно ли должно быть так? Ведь, наверное, возможность обновления приходит независимо от того, где ты живешь.

— Нет, — сказал он.

— У тебя это прозвучало так категорично! Но ведь куда бы ты ни уехал, твоя бесприютность остается с тобой — сознание, что у тебя нет своего места, что ты никому не принадлежишь и что, где бы ты ни был, окружающее не обретает истинной реальности.

— А почему бы ему не обрести реальность?

— Но ведь только мертвые, только прошлое создают реальность.

— Нет, — сказал он еще раз. — Мертвые только препятствуют ей.

— Но чего ты, собственно, ищешь там? — спросила она. — Разве все не кончается так, как началось? Разве я не кончу тем, что буду работать у отца? Как бы ни старалась этого избежать? Возможно даже, — добавила она, — я стану хозяйкой аптеки.

— И для удобства выйдешь замуж за фармацевта?

— Почему бы и нет?

— Не знаю, — сказал он. — Но было бы ужасно, если бы оказалось, что ты права.

— Шекспир никуда дальше Лондона не ездил. Для Микеланджело было довольно Флоренции и Рима. Рембрандт всю жизнь прожил буквально на одном месте. Самообман думать, будто обязательно надо разбить свою оболочку. Ведь, может быть, оболочка — самое ценное, что у тебя есть.

— Да, — сказал он. — Только я не верю этому. И путешествия — единственный способ ее разбить.

— Но что тебе мешает остаться?

— А в таком случае ты захочешь, чтобы мы поженились? — сказал он.

Она засмеялась: она заставляла его описывать круги, но эту линию рассуждений завершить не могла.

— Мои шансы на победу настолько меньше твоих! — сказала она.

— Оттого что ты старше?

— Оттого что я женщина.

— Так это же только должно придавать остроты?

— Но ведь я женщина, сформированная старыми понятиями, — добавила она. — Я верю, что в конечном счете существует только один мужчина. Так же, как для каждого мужчины существует только одна женщина. Не просто какой-то мужчина или какая-то женщина, но единственный мужчина. И единственная женщина.

— Ну, а я, — сказал он резко, — этому не верю.

— Возможно, позднее ты убедишься, что это так.

— Нет, — сказал он. — Я отказываюсь этому верить.

— Отказывайся, сколько хочешь, мальчик мой, — сказала она, — но в конце концов ты никуда не денешься. Единственный мужчина — единственная женщина. Нерушимое единство. Без чего невозможно никакое развитие.

Она вновь стала так похожа на себя прежнюю, что он засмеялся и взял ее за руку.

— Все-таки это была дружба, — сказал он.

— Ну, к чему такое мирное слово! — сказала она. — Достаточно и горечи, только ты про нее никогда не узнаешь. Я — старший партнер. У меня был мой шанс, и я считаю своим долгом ничего не показывать.