Вадим Калинин - Килограмм взрывчатки и вагон кокаина

Внезапно, в косом алом столбе падающего сквозь окно закатного света, откинулась крышка люка, подняв конфетно-розовую пыль, и появился из отверстия в полу бюст Ивана Предова.

Ваня постоял с минуту, глядя на обильно политый алым Коршунск, потом подошел к столу. Подумал. Выпил рюмку коньяку. Откинул подлокотник и достал папиросу. Напряженная улыбка наискось прошла по лицу, после чего он, резко махнув рукой, ушел в дальнюю темноту чердака. Там, сидя на уступе какого-то уходящего в мутную высоту древнего конвейера, Иван закурил, глядя исподлобья в огромное окно цвета гибискусового чая.

Папироса дотлела. Ваня опустился в черное кресло и стал пристально всматриваться в нутро пустого корпуса телевизора. Не прошло и трех минут, как внутренность ящика осветилась. В самом центре ее атмосфера сгустилась, образовав небольшую радужную, испускающую голубоватое свечение сферу. Какие-то расплывчатые, дрожащие картинки плыли по поверхности потрескивающего, источающего запах озона шара. Что видел там Иван, и почему так часто менялось выражение его сосредоточенных глаз, мы не узнаем наверное уже никогда, однако вот какие слова бормотал он себе под нос, исступленно всматриваясь в чучело мертвого телеприемника:

— Откуда бы такая кровь… Норвежские китобои, не то… Менструация Диаманды Галас, ишь ты, теперь справа, ладно, не до этого… Париж, туда отправили вагон… Метро… Так, это вообще краска… Такая крыса?…Быть того не может… Стая фламинго… Убрать, только Евразия… Снова крыса… Что ты мне ее суешь?…Магма? Ну, тут хоть цвет похож… Не надо, не глубже ста метров… На трое суток вперед… Прогноз… Автомобиль, французский… Шина?.. Покрышечный цех?.. Опять магма?.. Давай проверим котлы… Что?.. Дать срез!.. Теперь поверхность… Весь котел… Да не отсюда, номер надо… Прогноз… Трое суток… Еще куда ни шло… Восемь дней простоя… Перспективы?.. Неустойка?

Крышка люка на полу, за спиной Ивана приподнялась вновь, и показалась оттуда кудлатая голова со словно бы наклеенным большим угреватым носом и губами цвета перезрелой клубники. Обладатель головы вылез весь и оказался сторожем-истопником по имени Кирилл Тема.

— Жук ты, Иван, — сказали клубничные губы. — В одно хлебло коллективный запас ешь. Буробишь тут уже сидишь. Мог бы и позвонить.

Радужный шарик с появлением пролетария тут же сгинул куда-то, и стало сразу невозможно поверить его существованию в этом мире.

Сторож извлек из недр спортивного найковского костюма пол-литра «Лезгинки» и две туго набитых беломорины.

— Ты, Кирилл, хлеборезкой не греми, — ответил Иван. — Сам, что ли, пришел сюда закатами радоваться?

— Закаты, они тоже способствуют. — Лицо сторожа стало мечтательным, и было удивительно, что мечтательным может стать и такое лицо.

Было налито по рюмке.

— Когда спираль вывозить будем? Инспекция восьмого, стремновато мне. — Кирилл опрокинул мерзавчик в рот.

— А ты БМВ продай, и стремно тебе не будет. «Жигули» купи, или костюм приличный.

— А что костюм?

— Ничего, дешево сдаешься. Сторож на иномарке… Тьфу, пакость какая. Да еще сбруя найковская эта, как братан с рынка.

— Ладно, переоденусь, не ругай, я на английский курс записался, переводить хочу.

— Куда переводить, ты по-русски научись.

— Бог с ним, послушай лучше.

— Да, шуршит что-то.

— Словно шины ночью, уютно…

Солнце уже и вовсе село, а в плоскости пыльного стекла, дрожа, отражались два огонька, алых и ледяных, в июльском глухом одиночестве.

На северной оконечности Коршунска, на острове, посреди заросшего пруда, в липах и черемухе стоял тяжелый деревянный особняк, окруженный темно-зеленой, геометрического рисунка чугунной оградой. Дом этот принадлежал профсоюзному лидеру Резиномоторного Комбината, и сейчас хозяин сидел в плетеной качалке, попивая «Посольскую» и положив ноги в пурпурных носках на стеклянную крышку журнального столика на колесах. Он смотрел видео. «Кулачное право свободы» Фассбиндера.

В душной сиреневой тьме через горбатый мостик, соединявший остров с внешним миром, перевалил черный «ситроэн». Из машины не вылез и не выскочил, а, скорее, возник высокий, рыжий и худой человек. На нем был угловатый поблескивающий пиджак с воротником стойкой, напоминавший нацистский френч, и параллельные очень узкие брюки. Обут человек был в совершенно непристойные лаковые штиблеты с матерчатой вставкой, а на голове его торчали ежом рыжие, жесткие иглы волос. Вытянутый крысиный профиль альбиноса снизу продолжала негритянская в нитку бородка, блестящая от бриолина, кончик которой был продет в просверленный насквозь сапфир.