Михаил Сергеев - Последний мужчина

Они сейчас не видны. Густой ядовитый туман стелется по земле. Только стяги развеваются над дымкой. Но если не стоять, а идти, если не бояться, а стучать, — вам откроют волшебную страну, страну тысячи костров, где, отогревшись, можно встретить восход солнца.

. ..и, в конце концов, чувствую, что умею писать только пейзаж, а во всём остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей…

Со второго отделения спектакля, к удивлению Сергея, никто не ушёл. В небольшом зрительном зале театра «Около Станиславского» быстро становилось душно, поэтому антракты случались как нельзя кстати. Всё это время на задних рядах заливался от смеха какой-то мальчишка лет десяти.

— Вот кто получает самое большое удовольствие, — прошептал Сергей, наклонившись к женщине, что сидела рядом. Та заулыбалась.

Меньше чем через час Света и её подруга Ленка, быстро одевшись, выскользнули на улицу, не дожидаясь его. К моменту, когда немногочисленная толпа вместе с их спутником показалась из главного входа, они стояли уже под аркой, выходящей на улицу.

— Ну, как тебе неформат? — усмехнулась Ленка.

— Да, уж. Кристофер Робин не узнал бы Пятачка, — весело ответил Сергей.

— А вообще, это и есть личное видение произведения, — вставила Света. — Но для знакомства достаточно. Больше не пойду.

— Там ещё какой-то японский режиссёр приезжает с постановкой.

— Нет уж. Увольте.

— Да ладно. Нормальный спектакль, с хохмой. Вон народ с дитями ходит, — весело заключила Ленка. — Только надо переименовать заведение. Назвать — «Вдали от Станиславского». — Все рассмеялись.

Миновав «Интурист», они спустились в метро.

Через два дня в десять утра Сергей стоял у кассы театра.

— Я бы хотел увидеть режиссёра, — объяснил он цель визита с любопытством рассматривающей его кассирше.

— Попробуйте. Зайдите с главного входа и через сцену… Только так рано вряд ли. Они вчера часа в три ночи разошлись. — И, вздохнув, добавила: — Он же не сумасшедший!

— Как раз напротив, — усмехнулся Сергей и направился к двери. Кассирша проводила его удивлённым взглядом.

Человек, которого назвал режиссёром мужчина, встретившийся ему в узком коридоре за сценой, сидел на стуле у окна довольно неуютной комнаты, листая небольшую тетрадь и делая в ней пометки.

— Меня зовут Сергей. Я хотел бы поговорить с вами.

Тот внимательно посмотрел на него безо всякой тени эмоций. Интереса появление незнакомца у него не вызвало.

— Володя, а что с Загорской? Выяснили? — обратился он к сопровождавшему гостя и потянулся за сигаретой.

— Нет, найти не могут. Попросили Бахвалову… сегодня зайти.

— Ладно, ступай. Скажи, что будем начинать без неё.

Тот вышел.

— Присаживайтесь, — нехотя, будто подобные визиты ему уже надоели, произнёс режиссёр, указав на стул рядом. — На какую тему, молодой человек?

— Я хотел бы предложить вам пьесу. — И, чуть помедлив, Сергей добавил: — Для постановки.

— Даже так, — крякнул хозяин кабинета и оживился. Затем встал и, разгоняя рукой дым, открыл окно. — Вы кто? — произнёс он, не оборачиваясь к визитеру и пытаясь просунуть в щель створки скомканный обрывок газеты. — Драматург, писатель или агент?

С усмешкой посмотрев на Сергея и снова присев, мужчина закинул одну ногу на другую.

— Писатель. Если вас устроит эта часть моей биографии, — спокойно отреагировал тот.

— Тогда меня зовут Василий Иванович… Меркулов. Хотите, просто Василий.

— Я знаю, но… — Сергей запнулся, — вы старше меня, удобно ли?

— Бросьте. Так что вы там написали, дорогой мой незнакомец? — предвкушая известное только «мэтрам» удовольствие от бесед с молодыми и начинающими, выпустив сизый дым, произнёс мужчина.

— Роман «Последняя женщина».

— Во как! — режиссер снова крякнул. — Название интригующее. Поди, трогательные воспоминания о муках сердешных? Так об этом вон от начала Тверской через раз. Остальные тоже отнюдь не театры нулевой терпимости. Что ко мне-то?

— Нет, не о муках. А к вам… лет уже много. Пора.

— Думаете, чего-то не успел? — в голосе послышался сарказм.

— А разве такая мысль не посещает вас последние годы? Думаю, она постоянная спутница не только тверских театров.

— Вот даже куда! Что, не нравится «Юнона» и «Авось»?

— Да как же может не нравиться? С такими актерами? Потому и поставлена. В восемьдесят третьем. Но в девяностых шли другие годы. Началось жертвоприношение другим идолам. И не словами, как в почившей стране, а людьми. Вопиющий в пустыне народ требовал ответа. Искусства, по-русски говоря. А печальная история любви русского путешественника к дочери испанского колониста ответа не давала. В лучшем случае выглядела автографом собственного бессилия. Даже издёвкой. За «вечность» темы не спрятаться во время чумы. Иначе — пир! И предательское согласие на него господина в шляпе. Что и произошло. Не дал театр ответа. Согласился с жертвами и потучнел особняками. Не ищет и сегодня. Художники есть, кисти розданы… Нет искусства. Искусства нет. Пару лет назад я понял, что на каждый закон жанра найдётся свой отступник. А теперь считаю это просто необходимым. Другого пути вылечить зрителя, да и себя, не существует.