Михаил Сергеев - Последний мужчина

Мало ли что могут говорить люди, преступившие порог. Вероятнее всего, о своей жизни. Наверняка немного искажая или утаивая мысли перед посторонними. Кто невольно, а кто и с умыслом. Ведь надежда живет вплоть до рокового выстрела. Наверняка все надеются на помилование, и такой исход не только помогает им жить, может быть, последние дни или часы, но и вести себя, заботясь и желая лишь одного — остаться в живых. Кто же возьмётся осуждать? Но искренность в такие моменты становится относительной. Сергей был убеждён в этом какой-нибудь час назад. Но случай был действительно особый. Человек не хотел жить. Он не был сумасшедшим и вел себя вполне адекватно. Грамотная речь — результат высшего образования, недюжинный ум и хорошая память позволяли ему точно описывать всё, что пережил. Именно пережил, потому что он хотел умереть как можно быстрее, прямо поведав, что только из страха не готов наложить на себя руки. Жить же он не имеет права и не только не хочет, но твёрдо знает, что не будет. Вспоминая отца-пилота, к которому он ушёл в пятнадцать лет, бросив больную мать с маленькой сестрёнкой на руках, по сути, предав их, на глазах двух операторов и нескольких то ли психологов, то ли журналистов он говорил об искренних страданиях по этому поводу. Нет, о жутких своих муках. Именно с того момента и началось падение. Он так и называл последующую жизнь.

Глядя дальше на экран, Сергей поймал себя на мысли, что всё ещё думает над словами несчастного о том, как тот несколько раз пытался покончить с собой, но лишь по трусости так и не решился. Это расходилось с общепринятой установкой, что самоубийство — удел слабых. Выходило как раз наоборот. Значит, решить умереть и выполнить задуманное может именно мужественный человек. И хотя все считали по-другому, у Сергея всё сходилось. Сильный, решительный — такие качества, столь ценимые в людях окружением, Сергей считал бедой. А значит, и решимость умереть может быть лишь следствием такой беды.

Поразило в рассказе человека и другое. Страшно волнуясь, он вспоминал, как занёс в ванну тело убитой им женщины, как положил в воду и посмотрел на себя в зеркало. «Тут руки мои затряслись, — проговорил он, — потому что я отчётливо помню, кого увидел там. В зеркале был я, моё лицо… но я не смог узнать его. Оно было ни бледного, ни розового цвета, как обычно, оно было зелёным. Я ужаснулся, отпрянул, но через секунду посмотрел вновь, надеясь, что мне показалось. Я ведь не был суеверным. Напрасно повторял и повторял попытку: из зеркала на меня смотрел мёртвый человек. Я сам».

Тускло освещённый свод пещеры — было первое, что он увидел, открыв глаза.

— Где я? — прошептал Сергей. — Есть здесь кто-то ещё?

— Я, — ответил шёпотом тихий голос.

— Кто вы?

— Смерть.

Он вздрогнул и быстро сел.

— Я не хочу… не может быть, — почему-то снова зашептал мужчина.

— Не бойся, ты не нужен мне пока, хотя нет, нужен. Очень, — был ответ. — А хожу я всегда рядом. Просто молчу. Молчу и смотрю на вас. Сажусь рядом, когда вы пишете книги, когда совершаете в надежде скрыть. Вершите судьбы, попавшие в руки, берёте грязные деньги или, — она усмехнулась, — когда мните о себе чёрт-те что. Когда хвалитесь, будто знаете, чего хотите в жизни. Когда с гордостью произносите: «Я сделал себя сам!». Хотя желаете получить одно и то же — денег и счастья. Именно в такой последовательности, иногда с вариациями. Первое многим удаётся. Второе никому. Не поверишь, иногда мне страшно. От того, что происходит, что вы делаете с собой. И кто вас назвал разумными? А когда сатанеете от успеха… О-ох, — голос тяжело вздохнул. — Мне-то легче — я всего лишь жду своего часа. В моем существовании всё неизменно. Кроме одного. А сейчас вот заговорила. Тебе повезло. Поговорить со мной суждено не каждому.

— Господи, избави, за что же мне это? — силясь вспомнить хоть какую-то молитву, в ужасе залепетал Сергей.

— За что такая награда, хочешь сказать? Или наказание? — шепот выдавал сарказм. — Проси, проси. Даже апостол Павел трижды обращался к Богу с молитвой, чтобы ангел сатанин не препятствовал ему в проповеди и был устранён. Павел не был услышан. Суд Божий об этом предмете иной, чем думалось ему. А кто ты? Впрочем, говори. Я хочу развеяться, наговориться с тобой. Молчание мне до смерти надоело, — голос снова усмехнулся, уловив зловещий каламбур. — Ведь музыка, что я слушаю, не дописана до конца. Вот мука моя. Но я узнала, подсмотрела, ты поможешь мне.

— О чём мне говорить с тобой? И как можно помогать смерти? — выдавил Сергей. — Я боюсь тебя. Даже если ты на самом деле здесь, что мне с того? Уходи, прошу… уйди.