Михаил Сергеев - Последний мужчина

Экран погас.

— Чертовщина какая-то, но делать-то что? Что делать? — Новосёлов снова наклонился к Сергею.

— Боже, теперь понятно, почему тогда именно двое упали замертво. А я надеялся, что не ты… — хозяин закрыл лицо руками. — Ну-ка, признавайся, что натворил? — Он в упор посмотрел на друга. — Что случилось?

— Да ничего, клянусь… ничего. Ну, совсем ничего! Как жил, так и живу.

— А может, мне неизвестно… как ты жил, дорогой? Может, я совсем не знаю тебя? — Сергей вопросительно посмотрел тому в глаза. — Впрочем, уже не важно… А что, что было на диктофоне?

— Так на обратной стороне диска… запись… только голосовая… Правда, фон мешает… какая-то музыка. Короче, и у них… бардак!

— На обратной, говоришь? Ведь не научились ещё на обратной.

— Значит, кто-то научился… — друг усмехнулся.

— Или всегда умел. Дать увидеть… обратную… нет, исказить. — Он на секунду задумался. — Ты сказал, что был не один, а включал диктофон кто? Сам?

— Да нет, — не понимая вопроса, отбивался Новосёлов. — Один из этих…

— Как выглядел? — перебил Сергей.

— Да я знаю, кто это. Тот с диктофона поблагодарил его, назвал ещё первым из ожидающих награды…

— Кто?! — Терпение Сергея лопнуло.

— Да твой знакомый! Меркулов! С флаерами… ты же сам описал его.

— Это же ещё впереди! И ты сказал, романисты!

— Я почём знаю! И потом… не мои слова…

Пазл сложился.

Из окна дома по улице Киевской с видом на темные вершины крымских гор, проглядывающих сквозь кипарисы, в тот поздний час пробивался свет. Пробивался и хрипловатый голос из диктофона, лежавшего не только на столе здесь, но и в далёком Неаполе. Двое мужчин в креслах, затаили дыхание. Собравшиеся внизу на улице — тоже.

Странная музыка доносилась сквозь треск и шипение. А еле слышимые щелчки не оставили сомнений, что записи много лет.

— Это же Скрябин! «Прометей»! — прошептал Сергей. — Вот так да! — И тут же услышал:

«Я, Шандор Лавэй, сегодня, в Вальпургиеву ночь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, объявляю о создании церкви сатаны. С этого, шестьдесят шестого года мы начинаем новое летоисчисление, которое продлится шесть столетий. Верховным жрецом назначается Питер Гилмор…»

— Кто этот Питер? — Новосёлов наклонился к другу.

— Член дэт-метал-группы «Acheron», тс-с-с!

Тем временем голос продолжал:

«Он же написал предисловие к моему детищу, сатанинской библии, и, полностью выполнив свое предназначение, открыто встал на путь противления Христу… С целью окончательного богоубийства».

— Это что, серьёзно? Было? — не унимался Новосёлов.

— Т-с-с! Зайди в инет, всем известный факт. Их даже зарегистрировали в Минюсте США. Кстати… не случайно именно там. Помолчи!

Лента зашипела и защёлкала. Друзья замерли. Так продолжалось около минуты. Вдруг голос прорвался вновь:

«Сегодня, в хеллоуин девяносто седьмого, в ночь моей смерти, мне поручено записать обращение одного из соратников, что был рядом все годы моей борьбы за свободу абсолюта под именем человек! Чьи заслуги несравненно больше других, отправивших на тот свет миллионы, ибо продолжают убивать… убивать… убивать… убивать… — Казалось, пленку заело, но через несколько щелчков голос пробился вновь: — Последствия подвига его неизмеримо глубже и важнее понимания не разделяющих наши убеждения. Его творения живут в сокровищницах ваших… ваших… ваших и плодоносят до сих пор, проливая кровь… кровь… кровь».

Наступила тишина. И вдруг из динамика донеслось:

«Я, великий сюрр, полотнами которого вы восхищаетесь по сей день, обращаюсь к вам!»

— Дали! — прошептал Сергей. — Ё-моё! Но когда? Ведь он превратился в животное! Есть свидетели страшного финала ещё при жизни! Сиделка вспоминала, что за два года тот произнёс одно членораздельное слово. Значит, Лавэй побывал там ! А сиделка? Я, кажется, её знаю…

«Я, великий сюрр, полотнами которого вы восхищаетесь по сей день, обращаюсь к вам! — выждав, повторил голос. — Движимые своими желаниями и постигшие смысл бренной судьбы человеческой, вы верные соратники в той невидимой людям брани, что я вёл все годы мои. Глазу же их открывал только зримое на холстах, как и вы лишь видимое на страницах. Мы утаили себя. Братья по духу и вере, я жду вас. Не человеческого воображения достойны картины, собранные здесь. Но вашего! Не человеческого понимания требуют фолианты нашей библиотеки. Но вашего! Не человеческий и смысл творимого вами братства на земле открыт будет здесь. И вам! А ключ в желанное и ждущее в клятве нашей: «Следовать, быть следуемым, заставляя следовать других!» Нет пощады вставшему на пути! Нет средства, недостойного цели. Годятся камни и могилы, успех и предательство, лесть и калёные щипцы. Кисти и перья с окриками за кулисами. Ибо предаёте не вы, а предаёте их в руки наши, заставляя искать восхищения собой. Выполняя клятву. И тогда уже сами станем ждать их. Заслужив право быть среди нас! Помните, нет ни рая, ни ада. Есть общество их и общество наших душ. Подобное отправляется к подобному. Желанное к желанному. То, что стремились обрести на земле вы, потратив десятилетия, здесь получите мгновенно. И нет никому ни трудности, ни осуждения в том. Ибо несогласные — по другую сторону бытия. Здесь только подобные! С нами великие солисты и ваятели, драматурги и живописцы, управители дел мира и народов, преступники и судьи! Здесь мы собрали полотна и книги, заявления и вердикты, всю музыку земли! Нет величественнее залов, чем хранилища наши! Нет сцены, на которой ставились бы более сокрушительные драмы! Нет имени непризнанного и незнакомого вам, потомки! Для безвестных другое место и другая библиотека! Здесь все подобны нам! Мы сокрушим… шим… шим… шим…»