Михаил Сергеев - Последний мужчина

— Чем вы заняты сегодня? — спросила она поравнявшихся мужчин.

Первый, грузный, отведя взгляд, прошёл мимо. Второй, перепачканный красками, с длинными русыми волосами и впалыми глазами, остановился:

— Я исполняю пожелания художников. Не всех, лишь некоторых. Многие не имеют их… не сожалеют…

— …Каких… художников?

— Мёртвых.

Директор остолбенела.

— Разве вы не видите их? Вот же они, плачущие, вдоль стен. Не жаль? Ведь руки протянуты к вам.

— Чего же… хотят они? — всё ещё находясь в прострации, произнесла Ирина Александровна.

— Это же так понятно… Хотя бы не выставлять, не удручать их муки там.

В эту секунду, она могла поклясться, под сводами послышались несвязные голоса.

— …А второй? Что делает второй? — побледнев, прошептала она.

— Он жжёт книги… Правда, ему труднее. Вот от Нобеля всё-таки осталась одна… опередили. Боккаччо совсем расстроен, а романисты, французы… ах, боже мой, боже мой… — На его глазах выступили слезы. — Да и мне… столько появилось репродукций, столько нового… к тому же я никак не могу выговорить, как ни стараюсь: какие ваши годы… Ветер конца бьёт им в лицо. — Человек со впалыми глазами, полными отчаяния, посмотрел на неё. — Вся надежда на вас… скажите… вы не пытались спуститься ниже? — вдруг с непонятной женщине надеждой спросил он.

— В нижние галереи? — машинально вырвалось у Ирины Александровны.

— Нет, ещё ниже… в себя, стать ребенком, когда ещё всё так ясно и чисто…

— Да вы что… что вы себе позволяете?! Безобразие! — Понимание происходящего, как ей тогда показалось, наконец привело директора в чувство.

Заведующая хранилищем в недоумении лепетала, ломая руки:

— Да нет же, Ирина Александровна! Никого, кроме вас и меня, там не было. Ну какие ещё… реставраторы? Они уже месяц как работают в собственных мастерских!

— Ступайте, — тихо произнесла та. — А собственная у нас только совесть. — Понимание происходящего наступило. Ночью ей приснился странный сон: Дали, её любимый Дали, зловеще улыбался. Глубокий изогнутый шрам разрезал его левую щёку от уголка рта до самого уха. Никогда она не видела его таким похожим на себя.

С того дня персонал всё чаще и чаще встречал своего директора на пути в обширные подвалы.

Телефон не умолкал. Наконец женщина сняла трубку.

— Мама, ну какая ещё работа? Что с тобой происходит?! Сегодня воскресенье! Сейчас мы заедем за тобой и сразу в магазин… мы договаривались выбрать тебе шубу. Неужели не помнишь?

— Да, да. Конечно, — будто спохватившись и радуясь возможности увидеть внучку, а может, тому, о чём лишь смутно догадывалась, быстро проговорила женщина. — А Юля?

— Ты же просила сама… А она так рада, вон пляшет у двери. Всё, целую. Через полчаса у тебя.

Через час Ирина Александровна уже стояла перед зеркалом в роскошном магазине, что на углу Мира и Капельского.

— Чудно, просто чудно, мама. Я всегда говорила, что лучше русских соболей нет. — Дочь, элегантная дама средних лет, с удовлетворением уперев в пояс кулачки, дважды обошла вокруг.

— Это не просто соболь. Это баргузинский соболь, — раздался голос позади них. — Особа одаренная, как никакой другой зверёк в мире.

Женщины обернулись. Девочка, скакавшая, как и утром, но уже посреди лоснящихся мехов, остановилась и с любопытством смотрела то на мужчину, то на таких же удивлённых мать и бабушку.

— Да, да. Я совсем забыла сказать… Спасибо, что обратили внимание на такую существенную деталь, — затараторила продавец, довольно безразлично стоявшая до этой минуты рядом, и тут же смолкла, поймав укоризненный взгляд дамы средних лет.

— Вы считаете, порода имеет значение? — пристально и несколько подозрительно глядя на Сергея, спросила дочь.

— Для вашей мамы вряд ли. Ведь прошло уже несколько месяцев, не правда ли, Ирина Александровна? И многое из «нужного» перестало быть необходимым. А из «хорошего» стало проступать плохое.

Та, смутившись, изучающе смотрела на незнакомца.

— А вы, собственно, кто? И чем занимаетесь? Мехами, наверное? — нисколько не растерялась дочь.

— Пишу книги.

— Хм… О чём же, интересно, вы пишете? — не отнимая от пояса рук, игриво, с нотками надменности спросила та. — О соболях?

— О породе. О том, как нужное, необходимое и полезное превращается в пыль. Стоит только стать последним. Извините, Ирина Александровна, — обернулся он к ней, — но вы привели сюда ребёнка…

Мужчина сделал шаг в сторону, странно посмотрел на девочку и исчез, оставив недоуменных посетительниц между пустынными рядами таких необходимых каждой нормальной женщине вещей.