Михаил Витковский: Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Прозаики, которые до сих пор писали о переменах рубежа 80-х и 90-х годов, по большей части приходили к одному и тому же в общем-то банальному выводу: что миром правят деньги и что ради них человек готов на все. Важны они и для пана Хуберта, он же Барбара Радзивилл, можно даже сказать, что он их любит — целые ночи проводит в своей каморке, пересчитывая банкноты и поглаживая золотые слиточки. Витковский лишь добавляет, что кроме денег, важны и мечты, особенно тогда, когда дела идут из рук вон плохо.

Но, как уже говорилось, вовсе не описание времени перелома и его диагностика здесь главное. Самым интересным и убедительным мне кажутся прежде всего образ главного героя и тот стиль, в котором книга написана. Витковскому удалось создать небанальный, неоднозначный, может быть, слегка экстравагантный образ, каких не так уж и много в нашей прозе. При написании портрета пана Хуберта автор исключительно удачно использовал эстетику кэмпа [2] Кэмп — направление в современной эстетике (например, эстетике одежды), делающее акцент на искусственности и китче. ; кэмповое смешение разных реестров культуры, стилей и условностей отчетливо заметно в языке этой прозы, в котором соединились элементы сленга преступного мира, силезского говора и старопольского языка. В результате получился необычайно занятный языковый коктейль (сочувствую переводчикам, которые захотят эту книгу перевести), что для меня не сюрприз, поскольку Витковский — один из тех писателей, кто умеет неплохо закрутить фразу. Он наделен таким языковым чутьем и фантазией, что мог бы и телефонный справочник переложить в увлекательную, искрящуюся остроумием историю.

Черт бы вас всех побрал, что там опять, Фелюсь, Саша?! Богоматерь Цветов, возлюбленная! А ну, обездвижить клиента, чтоб не дергался, заклад у него реквизировать! Что такое? Я эксплуататор? Я тебе покажу эксплуататор. В пятак его! А ну, Фелек, справа! А ну, Саша, слева! Вот так, а кровищи-то, кровищи! Что, хрен моржовый?! Не отдаешь долги?! Нечего глотку драть! Выжечь у него на спине красивые буковый «Б.Р.»! Все будет в лучшем виде, шеф. Кто бы сомневался. Не волнуйтесь, шеф, подумаешь клиент — одно названье: худющий, студент-практикант. Сту-дент, твою мать! Кто только такому деньги одалживал? Вы, шеф. Я? Попридержи язык! От мамочки, небось, компьютер получил. К поступлению в институт в Катовицах, к выходу на новую дорогу жизни. На светлую сторону луны. А уж как вцепился в этот хлам, а уж как всем своим худеньким тельцем его заслонял. Еще институт не закончил, а уже завоображал, очки нацепил, доктор, понимаешь, великий. Мы-то знаем, что его старик когда-то с Фелюсем на такси работал. Все знают. А этот, понимаешь, доктора из себя строит. На такси, ей-богу, на такси, это еще когда в Явожне была дискотека «Канты» — чисто насосная станция: накачка наших угольных барышень и откачка у наших парней, что при святой Барбаре [3] Святая Барбара — покровительница шахтеров, ее день (4 декабря) в Польше отмечается как День шахтера. (Здесь и далее — Примечания переводчика) . Третья лига. Из «Хебзя Пауэра», Бытомский угольный бассейн. Из «Щаковянки» которая хоть и называется вроде как минеральная вода, а на самом деле никакая это не минеральная вода, а очень даже приличная команда, если надо, врежет за милую душу. Ой врежет. Ничего святого нет, Боже! Ничего святого! В подземном переходе под перроном запросто могут написать всем, кто за «Хебзе», за «Гурник Забже», за «Хробры», за «Батория»: «Здесь Явожно-Щакова, добро пожаловать в ад!» И подписаться: «Hooligans». Или на красной кирпичной стене нацарапать: 1410 [4] 1410 — год битвы под Грюнвалвдом, когда войско под командованием польского короля Владислава Ягелло разгромило рыцарей Тевтонского ордена. . Готикой. Поднаторевшие в фанатстве, натренировавшиеся в плевках. «AL KAIDA HOOL’S». Уже во дворе дома. Один двор бьется с другим. За обоссанную территорию, за двор. До куста мое, от куста твое, а мое лучше, потому что мое. Мое — это мое, и поэтому оно мое, и поэтому оно вдобавок лучше. И поэтому мы бьемся, лупим по мячу. Сначала за честь двора, потом — района, а потом и города. Потому что мы местные. Потому что, когда этих городов здесь навалено как говна, когда один город вроде незаметно переходит в другой, надо четко соблюдать границы. Обоссать территорию, пометить ее. Здесь, дескать, наш хаймат, наш зачуханный фатерланд, наше эльдорадо. Сюда наши деды приехали с Кельц. А вон там те — из Сосновца, про них говорят «хитрожопые». Польская гвардия, чистокровная шляхта. Паны-братья. Которые каждому рот заткнут. На любой разборке. Готовые хоть водку пить, хоть в морду бить. Хотя чаще морду бить. До той самой чистой крови. В гербе — шахтерское кайло, в гербе — орел, в гербе — пластиковая бутылка из-под железнодорожной насыпи. Ну и что такого? Мусор — символ нашего региона. И мы будем защищать наши символы до последнего. И прочь отседа все варшавские свиньи. Из варшавских политических кормушек.