Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

— Да ты что! Смотри, какой клёв от тебя пошёл: трави дальше, трави!

Ах, эти геленджикские рыбалки!

Голова полна ещё снами, глаза не открылись, а руки шарят в темноте, нащупывают робу. Рядом сосредоточенно пыхтит Ромка. Я знаю: он уже соображает, как уложить наши снасти. А Вадька скрючился под одеялом, надеется, что его забудут.

— Вадьк, ты что!

— А что?

— Ты идёшь?

— А надо?

…Три часа. Тьма и звёзды цвета медуз. Пока стоим у забора, дрожь сотрясает всё тело. Трава сырая…

За деревьями сада видна фигура дяди Аси. Он рвёт сливы и кладёт в карман. Глаза чуть привыкли к темноте, а может быть, начинает светать. Вижу синие листья.

У калитки, где нет деревьев, светлее. Дядя Ася в широкой шляпе с опущенными полями.

— Всё взяли?

У меня корзина с креветками, удочками и верёвкой для якоря. У Ромки большой сак. Вчера мы таскали его у берега, ловили креветок — их называют здесь рачками. Мы бродили по неровному дну, то почти совсем вылезая из воды, то окунаясь по шею.

Дядя Ася вытягивает длинный нос и принюхивается к ветру, потом задирает голову и смотрит в небо. Кадык его вздрагивает.

— Греби под Толстый!

— Табань!

Вёсла вспенивают воду.

Ромка привязывает якорь — бесформенный кус железа — и тихо спускает за борт. Разматываем снасти. У дядя Аси на закидушке пять поводков, но он управился первым и, что-то пошептав, забрасывает. Я не знаю, что он там шепчет, но ловит он больше других.

Мы соревнуемся: кто поймает первым, кто — самую крупную и кто — больше числом. Мы соревнуемся, хотя места давно определились и никак не меняются: дядя Ася первый, Ромка второй, я — третий.

Ещё ни у кого не клевало, и дело кажется гиблым. Может быть, съедем? Вон и Вадька тоскливо смотрит на вёсла.

Тихо. Иногда выкинется из моря кефаль, покажет себя целиком и шлёпнется тяжёлым брюхом об воду. Может быть, всё-таки съедем?

Плюх! И на дно лодки падает жирный карась, а дядя Ася меняет наживку и на нас даже не смотрит.

Оп — и Ромка вытягивает пятнисто-зелёную лапи́ну.

Скучно всё-таки пока не клюнет. Но вот кто-то робко чуть-чуть тронул твоего рачкá, и тебя больше нет. Остался один указательный палец, через который перекинута леска…

Взял!

Это похоже на удар электричества. Скорей! Осторожненько…

С упоением чувствуешь тяжесть карася и тянешь, тянешь, забыв всё на свете…

Мускулистые лозы накрепко оплели беседку, и виноградные кисти висят над столом, искрясь светом электрической лампочки. Ночные бабочки мечутся, как угорелые.

Темнота загородила нас с четырёх сторон, только светлячки мельтешатся там, где розовый куст. В саду стрекочут цикады.

Горбатый стол покрыт бесцветной продранной клеёнкой. И стол и клеёнка такие старые, что никто не помнит, когда они были другими.

На столе блюдо с жареной рыбой.

— Ну дайте карасика-то!

— Ешь лапину.

— Сам ешь! Поймал — так и ешь!

Это удивительно. На рыбалке каждый хочет поймать покрупнее, а за столом — мелочь нарасхват.

Вадька ринулся за единственной барабулькой и ушибся о край стола. Дядя Ася не спеша берёт барабульку и опускает в рот.

— До войны, помню… Павлик… Вот был рыбак! Между прочим, «Шаланды, полные кефали» про него написаны…

— Так там же про Одессу!

— Ну и что? Ты бы посмотрел, как он с моря приходил… Ни у кого нет, а у него полный баркас! Спросишь его:

— Павлик, ну как сходили?

— Тю! Сходили… Та встали, а тут она!

— Кто?

— Зы́ба.

— Кто?!

— Та зыба.

— Мёртвая зыбь, что ли?

— Ну да, зыба. Хотел носом стать, а он к-а-а-к даст! Как даст!

— Кто?

— Та кто! Зыба…

Раз собрались в горы. Я Павлика позвал.

— Тю, — говорит, — в горы! Та я, сколько живу, больше чем за полкилометра от моря не уходил…

…Павлик погиб в Новороссийской бухте. Его катер налетел на мину. Павлик вынырнул, успел доплыть до другого катера, но и тот подорвался. От моря Павлик не ушёл.

Дядя Коля, когда мы несколько повзрослели, угощал нас винишком. Однажды я ему сказал:

— Дядя Коля, как-то неудобно. Что ж ты всё время тратишься?

Он мне ответил так:

— Ты думаешь, я по доброте? А у меня расчёт. Вот скоро выйду на пенсию, возможности не будет, а вы как раз станете зарабатывать. Вспомните, как я вас угощал, и меня угостите…

Как я жалею, что дядя Коля не успел дождаться!

А что касается Бориса, то почему-то никто из племянников не называл Бориса дядей . Возможно, по причине относительной его молодости.

Борис был врач и пловец. Его громадный рост, покатые плечи и большие загребущие руки, — всё было создано для стремительного скольжения в воде. Первые навыки стильного плаванья — кроль, брасс, баттерфляй, на боку, кроль и брасс на спине — привил нам дядя Ася. Зато Борис втянул нас в ежегодную Кубано-Азово-Черноморскую эстафету. Это не было соревнованием, это был физкультурный парад. Любители физической культуры колонной демонстрантов плыли по течению Кубани, затем Азовским морем, далее по Чёрному до Туапсе и обратно в Новороссийск, где был уже финиш и митинг. Один этап составлял пять километров, и жители каждой административной точки покрывали поочередно два-три этапа в сопровождении, конечно, катера и шлюпок.