Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Рассказ о проведённой операции я слушал тогда на капустном поле впервые. Другие слушали без особого интереса или вовсе не слушали, а я всё постичь не мог: как может нормальный человек рассказывать об этом — легко и хвастливо? Поскольку же медицинская нормальность рассказчика сомнений не вызывала, оставался вопрос: человек ли?

Через десять лет после описанных Никифоровым и Толстым событий окончилась та Кавказская война, и в Причерноморье разрешился черкесский вопрос. Кое-что об этом расскажет ещё один очевидец.

В отличие от ветерана Никифорова Лев Александрович Тихомиров есть лицо известное, и о нём можно только напомнить. Что был он, к примеру, членом петербургского народнического кружка «чайковцев», затем состоял в «Земле и воле» и членом Исполнительного комитета «Народной воли», а после 1 марта 1881 года ушёл в Европу. К этому времени у тридцатилетнего бунтаря зародились «сомнения относительно целесообразности революционной деятельности», и он постепенно «отошёл от терроризма к конституционализму».

Так бывает, что когда зародятся сомнения, появляются сразу и факты или обнаруживаются некоторые характеристические детали, сомнения подогревающие.

Николай Иванович Жуковский, тоже эмигрант, но более ранний, ещё сотрудничавший с Герценым по изданию и транспортировке «Колокола», рассказал Тихомирову, как молодой Нечаев, успевший, правда, к тому времени убить студента Иванова и сбежать за границу, явился к Герцену (Александр Иванович жил тогда в Париже), дабы содрать с него денег.

Нечаев так рассудил, что для успеха предприятия лучше было бы явиться к барину в обличье мужика, оттого и сделал свой визит в армяке и смазных сапогах. Но главное не в армяке (это был лишь сценический выход), главное — как он у Герцена в доме сморкался:

Как приложит палец к ноздре да шваркнет прямо на ковер, потом придавит другую — да опять, на другую сторону. Так и ошалел Александр Иванович: народная сила в революцию идёт, нельзя не поддержать! Отвалил двадцать тысяч.

Кончилось тем, что Лев Александрович издал брошюру с названием «Почему я перестал быть революционером», где главная мысль его в том состояла, что революция вообще немыслима в России, а только эволюция. Затем пошёл он и дальше, и видел уже спасение России в одной неограниченной монархии «при умной и сильной полиции». За эту его эволюцию Тихомиров в советской печати стал именоваться ренегатом, но всё это для нашей темы не столь и важно, а важно совсем другое.

Лев Александрович имел такое счастье — родиться в Геленджике. Случилось это, правда, в 1852 году, когда Геленджик ещё не был даже деревней, а лишь укреплением , сохранившим, разве что по Божьей воле, родное черкесское имя. Отец новорожденного геленджичанина служил военным врачом при местном гарнизоне. Такого же счастья — родиться в Геленджике — через 95 лет удостоился мой младший брат Борис, хоть и живёт он в Москве. Вообще людей взрослых, рождённых в Геленджике и здесь живущих, осталось совсем уже мало. Одно могло бы утешить: вдоль Платановой аллеи одна за другой или рядышком везут юные геленджичанки в колясочках своих младенцев… Да только, как повырастают, глядишь, и те поразлетятся. Тяжко становиться на ноги в теперешнем Геленджике, и манят молодых людей иные берега, иные волны.

А Лёва, младенец, родился хотя и счастливо, но не в самое удачное время. С гор тогда грозили набегами черкесы, а с моря — турки, объявившие с осени 1853 года войну России.

Конечно, парусная эскадра адмирала Нахимова под Синопом уничтожила турецкий флот, но в марте 1854 года Англия с Францией тоже объявили нам войну и ввели в Чёрное море свои линкоры, среди которых были уже и винтовые.

Стало совсем не до шуток, и в конце марта всех женщин и детей геленджикского гарнизона вывезли на судне в Керчь (благо по пути их не потопили), а сам военный гарнизон, разрушив казённые и частные дома и уничтожив всё, что нельзя взять с собой, двинулся в Новороссийск, откуда летом и был сделан «маленький набег на бывшую нашу крепость Гилленджик , оставленную и разорённую при начале кампании» (см. свидетельство Д. Никифорова).

Известно, чем закончилась несчастная Крымская война, но всё же заключение мира позволило России сосредоточиться на покорении Кавказа.

В 1859 году князь Барятинский пленил Шамиля, и тем мог полагать окончание Кавказской войны, но это касалось лишь Чечни и Дагестана — Восточного Кавказа, а Западный — от левого берега Кубани и до самого Чёрного моря — оставался непокорённым. Здесь действовал генерал Евдокимов, он имел в рассуждении два способа усмирения: уговорить черкесов к житию «под рукой благоденствия» или же сделать как-то так, чтоб черкесов здесь вовсе бы не стало. Генерал склонялся более ко второму способу, не видя в этом полной неосуществимости, но и прибегнуть к нему сам не решался.