Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Сам же дядя Володя буквально замирал с наполненною рюмкою в руке и говорил, что, если женщина способна так глубоко воспринимать всё сказанное таким человеком как Каплан, то эта женщина достойна много большего, а именно…

И пока Ирка вся сосредоточивалась на смысле произносимого дядей Володей, Каплан легко, по-джентльменски наполнял её рюмку и тут же восклицал, что надобно вне всяких очерёдностей сейчас же выпить именно за именно , а что стоит за этим именно , Володя нам потом доскажет.

Ирка, твёрдо зная, что опасливость и осторожность никак и никогда не красят женщину, и эту рюмку выпивала, а дядя Володя и Каплан восторженно вздымали руки, оставя свои рюмки на столе, дабы не ограничивать свободу жеста, и начинали аплодировать королеве стола.

Здесь было явлено высокое искусство обольщенья, и я как зритель был в восторге, тем более, что, сидя как бы в директорской ложе и наблюдая в подробностях импровизацию, сам — по желанью — имел возможность выпивать.

Ирка вся горела вдохновением, она всё более смелела и оттого становилась прекрасней… Я даже опасаться стал, как бы не заигрались старики, но зря я опасался: они же были профессионалы, каких не то что сейчас, но и тогда уже негде было сыскать. Они вспоминали молодость и показывали класс.

Всё это длилось, длилось, как вдруг Ирка сделала короткую реплику в мою сторону, и я помог ей перейти в соседнюю комнату, где она упала на диван. Уход был встречен с почтительным пониманием: королева устала.

Я вернулся к столу. Мастера были в отличном расположении духа, а жена дяди Володи, окончательно вернувшись из кухни с капустным пирогом, забеспокоилась, не съела ли Ира чего-то, чего ей было нельзя. Каплан Галину обласкал и успокоил: это только усталость, она ещё так молода…

Он многое умел и был на многое способен по части извлечения из жизни живущих в ней сокрытых радостей.

Таким был наш кунак, наш светлый князь Каплан-Гирей.

— Вот видишь, детка, тольки-тольки человек народился — сичас Бог к ему анделов посылае. А и сатана не дремле — бесов своих шлё. Кто, значит, первый душу захватае. А душа наша, видишь, детка, на двоих исделена, на два тоись места. Хошь анделов туды суй, хошь бесов — боле двоих не вмешшае. Вот и выходе — кому два андела досталось, энтот добрый, святая душа. Кому два беса — энтот злодей лютый. А кому по анделу и бесу — энтих, детка, в миру самое многое, грешных. У их андел на своё тяне, а бес на своё…

Вот так вот просто, ясно и понятно разгадала старая няня Даша своему воспитаннику Виталику вечную загадку человеческой души. Было это ещё в начале тридцатых годов. А в самом конце того, двадцатого века профессор Виталий Свинцов этим рассказом няни предварил свою статью о вере и неверии русских писателей в журнале «Вопросы литературы» (Сентябрь — Октябрь 1998). Я же рассказом няни взял и воспользовался для своих причин.

Без этого рассказа мне трудно было бы приблизиться к тому, что хочу передать. Теперь же, после няни, сказать могу, и без обиняков.

Я, грешный, знал человека святой души.

Он просто-напросто служил редактором в том самом институте информации, куда и я был вынужден прийти, вернувшись из Сибири. Сначала ничего такого я о нём не знал. Меня предупредили, что он чудаковат. И правда.

Яков Никонович стоял в коридоре и курил «Беломор». Роста он был небольшого, даже несколько ниже меня. Но голова была высокой, и высокий лоб. Щёки впалые, а нос мясистый, и глаза, пожалуй, слишком близки к носу, но добрые, что сразу стало видно. Он немного смущался, но, как впоследствии выяснилось, — всегда. Мы познакомились, и он, немного смущаясь, сказал:

— Надо лишние слова убирать. Они ведь тиражируются, а это бумага. Уберёте несколько лишних слов — сохраните живое дерево…

Родом Яков Никонович был из Могилёва, но после войны жил в Ленинграде, по уши в этот город влюблённый. А прежде воевал, был жестоко изранен на Невском Пятачке, одном из самых страшных мест войны.

Переехав в Москву, стал зарабатывать себе квартиру. Каждый вечер, после редакторской службы, по выходным и во время отпуска Яков Никонович бесплатно трудился на стройке, ввиду чего через два года должен был получить квартиру. В ожидании такого предстоящего счастья он, ещё мыкаясь по общежитиям, женился.

Когда подошло время квартиры и общежитие было сдано, Яков Никонович окончательно понял, что жена его совсем не тот человек… Он передал квартиру жене, развёлся и стал жить нигде.