Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Была ночь, и женщина предложила переночевать в их доме, поскольку школа уже наглухо закрыта и деваться мне некуда. Хорошо, что благодетельницу встретил брат — лесоруб и зверобой. Он легко взял на плечо мой неподъёмный ящик с книгами, попутно выразив недоумение, зачем я золото привёз в Сибирь, и мы пошли.

Я оказался в кряжистой сибирской просторной избе, где множество народа немедленно уселось за обширный стол, и сразу оказалась водка, пельмени из грубой серой муки и два чайных блюдца — с уксусом и чёрным перцем.

А уже пить чай повёл меня Брат к дружку, через десять домов. Мороз был к ночи жуткий, а Брат шёл в накинутом на плечи кожушке и в расстёгнутой до пупа рубахе.

— Не простудишься ли? — спросил я его.

На что он ответил:

— Ты чо?

Дружок жил один, в тесной и грязной избе. Печка топилась, и чайник кипел. Чай был сразу заварен и налит в мутные стаканы безо всяких сахаров-варений, но крепость имел необычайную.

Стаканов была два, хозяин пил из алюминиевой кружки:

— Да, бля, вчера стакан сломался!

— Без чая Сибирь не живёт, — сказал при этом Брат.

На обратном пути он рассказал мне, что жить с женой не хочет, но она грозит алиментами…

— А чо? Я в промысловики уйду. Буду присылать ей полторы беличьи шкурки!

Утром даны мне были детские санки, и я довёз до деревянной школы свой багаж.

Директор, сорокалетний плотный мужик в собачьих унтах, всё не мог взять в толк, что я к ним из Москвы приехал.

— Как из Москвы?

— Да, из Москвы.

— Ну что, из области?

— Нет, из Москвы.

— Из самой Москвы? И там, в самой Москве живёте?

— От дома до Красной площади двадцать минут пешком.

— Да быть того не может!

И всё бы хорошо, но я так сразу ошалел и в школе закрутился, что обо всём забыл и в дом, меня в ночной Сибири приютивший, ни разу больше не зашёл. И не могу себе простить. Потом об этом думал, да поздно было, так и не решился.

Через неделю пришла телеграмма уже из Москвы: ЕДУ ВСТРЕЧАЙ ЦЕЛУЮ.

Учительниц русского языка и литературы называли в этой школе русистами . Одна из них имела характер, любила делать добро, для чего и пускалась в интриги. Её побаивались и, значит, уважали. Русистка эта по фамилии Исаченко сделала нам воскресный визит доброй воли.

Дверь кельи без стука растворилась, русистка вошла, сразу села и поставила на стол две бутылки водки.

— В школе разве познакомишься? — сказала при этом Исаченко.

Мы с Ириной не дрогнули, быстро расставили тарелочки, вилочки, рюмки, хлеб и консервы «сайра», привезённые из Москвы.

Приготовления эти изумили русистку, а рюмки просто потрясли.

— Это что? Вы пить из них хотите?!

— А что такое?..

— Ой, не смешите… Да как же из них пить? У вас что, стаканов что ли нету?!

— Да нет, вы знаете… Мы как-то не привыкли…

— Привыкнете. Да что вы! Кругом тайга… Здесь все пьют только из стаканов!

— Но, может, не так сразу?

Добрая Исаченко задумалась и оглядела стол.

— А это что у вас?

— Кофейные чашки… Для кофе.

— А хоть сто грамм войдёт?

— Не мерили вообще-то… Но, думаю, что около того… Почти! Или больше…

— Ну, хорошо. Давайте. Пусть будет исключение из правил. Вы всё же москвичи…

На том и порешили. Визит стронулся с места.

Объём учительской работы исчислялся в СССР академическими часами (по сорок пять минут), то есть количеством уроков за неделю. Нормой была нагрузка в восемнадцать часов, за каждый лишний час платили дополнительно. И значит, главная забота учителя состояла в том, чтобы набрать как можно больше часов . Набирали до сорока. Не в этом ли была причина отсутствия вакансий?

— Ну что, договорились о часах? — спросила Ирину наша гостья.

— Пока что нет… Директор обещал, да ничего не происходит…

— И не дождётесь! Тут надо по-другому.

Оказалось, что для решения вопроса о часах , нам следует в ближайший выходной, безо всяких предварительных договорённостей, нагрянуть к директору в гости с двумя (но имея третью про запас) бутылками водки и достаточной закуской.

— Там угощать не любят. Зато все вопросы решите.

Мы в точности исполнили предначертанное, и визит москвичей ничуть директора не удивил, но, вопреки утверждению Исаченко, нас всё же угостили. Когда я неожиданно и ловко извлёк третью бутылку, жена директора, учительница химии, воскликнула: