Матей Вишнек - Господин К. на воле

Тогда почему же она, идея свободы, не в силах вылечить тех, кто находится на свободе?

Может потому, что большинство болеющих на свободе были проходимцы и шкурники. Многие члены свободного мира симулировали болезнь или намеренно заболевали, только чтобы иметь предлог проникнуть в лазарет. Лазарет стал идеей-фикс для свободного мира. Лазарет — это прекрасный сон, иллюзия, химера. Кто бы отказался питаться чуть поприличней и не работать, и весь день валяться на кровати с чистыми простынями? Никто! Все были одержимы возможностью такого.

А охранники? Что, ничего не замечали?

А что замечать? Охранники работали с номерами, а не с людьми. Для них важно, чтобы такое-то число коек было занято таким-то числом людей. Для охранников существовали не собственно индивиды, а их количество. Ни один охранник больше секунды не удерживал в памяти лицо заключенного. Страшная правда, позволившая зато спасти множество человеческих жизней.

Человек с оголенным ртом притомился. Его хватка ослабела, и Козеф Й. поспешил отделиться и встать на ноги.

— Надо идти, — сказал он.

— Тогда, — зашептал человек, — передайте комитету следующее: в лазарете сейчас находится всего 27 человек, 15 наших, остальные — ихние. Из ихних двое — в тяжелом состоянии и могут умереть со дня на день. Пятеро тянут время, потому что выздоровели, но все пятеро притворяются, что выздоровели не совсем. Этих пятерых вместе с умирающими можно обменять в любую минуту, да хоть и сегодня ночью. Еще одного заключенного привезут сегодня. Все понятно? Повторите!

Козеф Й. повторил, и человек с оголенным ртом кивал на каждой фразе.

— Далее, — сказал он. — Заключенный, которого привезут сегодня, болен не бог весть чем. Кто-то дал ему затрещину, и у него что-то там вздулось за ухом. Его тоже можно обменять довольно скоро, через денек-другой. Имейте в виду: камера 50 освободилась, туда могут кого-нибудь запустить на поправку.

— Как? — остолбенел Козеф Й.

— Что — как? — спросил человек с оголенным ртом.

Козеф Й. что-то невнятно пробормотал, ему казалось, что вся кожа у него пошла морщинами. Что стряслось с заключенным из 50-й? У него вздулось что-то за ухом. Как это? Так это. Изуверы-охранники бьют в самые уязвимые места. Но как может что-то там вздуться от одной затрещины? А кто его знает, что там у него было, за ухом. У каждого есть свое слабое место. Может, слабое место этого человека как раз и было за ухом.

У Козефа Й. поплыло перед глазами, и он снова присел на край койки.

— Повторите, — сказал человек с оголенным ртом.

Он повторил.

— Ну вот, — продолжал человек, — если этой ночью собираются подменить кого-то из умирающих, пусть пошлют Ребенка, чтобы он меня известил. Повторите.

Козеф Й. повторил, и человек с оголенным ртом остался довольным.

— Теперь поторапливайтесь, — сказал он. — А про меня скажите, что мне ничего не надо.

Батарейки пригодились гораздо быстрее, чем ожидал Козеф Й. Его так прямо и спросил человек с веселым лицом, как только объявил, что жеребьевкой выбран он, Козеф Й.: «Батарейки есть?»

Козеф Й. вынул их из кармана и показал.

— Затевается буча, — шепнул ему тогда человек с веселым лицом.

Человек с веселым лицом протянул Козефу Й. тот самый мегафон, что предназначался для поддержания порядка на заседаниях. Показал, как вставляют батарейки, и попросил сделать пробу.

— Скажите что-нибудь, скажите, — настаивал человек с веселым лицом.

— Что? — спросил Козеф Й. в крайнем замешательстве.

— Скажите: ТИХО! — сказал человек с веселым лицом.

— ТИХО! — гаркнул Козеф Й. в мегафон, и от звука собственного голоса наполнился громыханием грома, ощутил свою силу.

— Хорошо, — одобрил его человек с веселым лицом.

Поднялся высокий и тощий субъект и заговорил с раздражением. Он никогда не одобрял, чтобы все делилось на всех. Потому что абсолютное равенство постепенно делает из человека абсолютную рохлю. Есть вещи разной важности. Понятно, что каждодневная жратва, в какой-то степени, — дело общее. Но у каждого есть, тоже в какой-то степени, свобода передвижения, разве не так? Столько лет никто и словом не обмолвился про окурки, которые выбрасывают из окон караульного корпуса. Почему именно сейчас встал вопрос об этом?

Потому что выбрасывают не только окурки, вмешался белый как лунь старик. Как не только окурки? Откуда старику знать, что не только окурки? А оттуда, что не только. Выбрасывают и куски хлеба, и бутылки, да отнюдь не пустые. Высокий и тощий субъект разразился тоненьким смехом. Где это старик видел отнюдь не пустые бутылки под окнами у солдат? Где?