Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Хотите? — сказал Фабиус, протягивая ему горбушку хлеба.

У Козефа Й. возмутился желудок.

— Нет, спасибо, — сказал он, прикрывая рот рукой.

— Свежий, — сказал Фабиус, сам откусывая от горбушки.

— Это чьи лошади? — невпопад брякнул Козеф Й.

— Так, старые, — сказал Фабиус.

У Козефа Й. было легкое сомнение, что охранник ответил ему на вопрос, но он не стал допытываться.

Фабиус снова принялся хлестать плетью скотину. Брюзжал и бранился сквозь зубы. Потом принялся рассказывать что-то путаное Козефу Й. Что-то про лошадей, которые стачивали себе зубы.

— Понимаете? — повторял охранник. — Они бы еще пожили, но им нечем было есть.

Он не понял. Фабиус пустился в объяснения. По жадности своей, лошади стачивали зубы. Стачивали зубы раньше времени. Потому что грызли все, глодали все, без разбора. Грызли дерево, упряжь, что попало. У них стачивались зубы за несколько лет, а после они просто околевали с голоду, потому что им нечем было жевать.

— Понимаете? — повторил Фабиус. — Сердце работает, ноги работают, все работает. А зубов нету.

«Он со мной ли говорит?» — подумалось Козефу Й. Что-то, а что, он точно не знал, в манерах охранника стало будить в нем подозрения.

— Беда, — сказал Козеф Й.

— Да уж, — ответил Фабиус, и Козефу Й. как будто нож всадили в грудь.

Эти короткие ответики напоминали ему беглеца и еще то, что совсем недавно он счел себя дезертиром. Уж не хотел ли Фабиус этими короткими ответиками дать Козефу Й. что-то понять? Он был почти уверен, что старый охранник знал.

Знал что?

Знал все. Знал про заброшенные дворы, про мусорные курганы и про то, что беглец скрывался именно там. И еще знал, что он, Козеф Й., пристрастился забредать в ту зону. И даже вступать в разговоры с беглецом, и даже помогать ему долбить стену и чистить бассейн от водорослей, и копаться на свалке. Да, Фабиус знал. Знал, что он, Козеф Й., принес этому человеку пару башмаков и буханку хлеба.

«Если он знает, почему молчит?» — спрашивал он себя.

Фабиус указал на горизонт рукой, в которой держал плеть.

— Там сгорел дом.

— Когда? — вздрогнул Козеф Й.

— Нынешней ночью, — невозмутимо ответил Фабиус.

Козеф Й. воспринял известие как дурной знак. Он был сокрушен и снова подумал, что Фабиус его испытывает. То, что дом в городе сгорел именно в ту ночь, которую он в первый раз провел вне тюрьмы, звучало форменным укором. Он чувствовал себя в некотором смысле виновным в этом пожаре, по несчастному совпадению, и мысленно укорял беглеца. Только этот беглец с его капканами на зайцев был всему виной.

По мере того как они приближались к городу, Козеф Й. обнаруживал, с содроганием, что узнает места. Он узнавал каждый поворот дороги и каждое дерево. Они подъехали к заставе, и он узнал заставу. Он узнал человека, который поднимал шлагбаум, и узнал будку, где ютился этот человек. Ничего, по видимости, не изменилось, хотя с тех пор, как он здесь жил, прошли годы и годы. Дорога была та же, выложенная гранитной брусчаткой. Те же были тротуары, узкие и мощенные речной галькой. У домов на окраине города были точно те же заборы, выкрашенные в зеленый, и те же красные крыши. Все застыло там, даже и высохшие плети травы казались точно такими же, как в тот день, когда Козеф Й. покинул город точно через ту же заставу, шлагбаум которой сторож опустил сейчас за их спиной.

Как же близко был все это время город. Ему казалось невероятным, что спустя такое долгое время город остался тем же — такой же пропыленный, такой же близкий и в то же время недоступный.

Он заглядывал через заборы в пустые дворы и видел те же предметы. Скоро он увидел лица, которые должны были бы постареть, но, совсем уж странно, остались точно такие же, как очень, очень много лет назад.

— Куда же мы все-таки едем? — осмелился наконец спросить Козеф Й., когда понял, что никаких предположений о месте их назначения у него в голове не всплывало.

— На хлебозавод, — ответил Фабиус.

Ответ перепугал Козефа Й. насмерть, он не предполагал, что его можно чем-то так напугать. Дорога к хлебозаводу проходила мимо его дома ! Уже различался впереди поворот, за которым был его дом. Он резко дернулся, обернулся назад. Если бы можно было спрыгнуть с фургона и убежать обратно, он бы это сделал. Он снова посмотрел на Фабиуса, чтобы понять, знает ли тот. Фабиус насвистывал, как заведенный, какой-то дурацкий мотивчик и прерывался только, чтобы сплюнуть, мучительно пытаясь избавиться от прилипшей к кончику языка ворсинки.