Александр Минчин - Лита

Через центр я иду пешком. Предуик-эндная суета, все убегают с работы раньше; да и не работает никто…

— Привет, — говорит она. Вика достаточно хороша собой, чтобы работать продавщицей.

— Привет, — говорю я.

— Все для тебя сделала. — Она округляет большие глаза. И улыбается. — Подожди пять минут, я закончу и вынесу.

Я очень удивлен и ласково смотрю на нее. Она:

— У тебя синие глаза с голубым отливом.

— И что это значит?

— Мой любимый цвет. Мне очень нравится.

Я киваю автоматически и отхожу от прилавка, чтобы не задерживать очередь.

Я встречаю ее в длинном мраморном предбаннике (или холле). Елисеев, кажется, был купец. Купцы знали, как жить! Сейчас так не живут. Сейчас все принадлежит народу. Как жаль: хочется, чтобы хоть что-то принадлежало личности. Индивидууму. (А все принадлежит клике демагогов, цитирующих лозунги сифилитика Ленина. Интересно, кто его лечил тогда? Адама еще не было. Как и пенициллина…)

Вика одета достаточно модно и производит впечатление.

— Вика, тебе никто не говорил, что ты похожа на дочь известной киноактрисы?

— Говорили, часто, особенно после того, как вышел ее нашумевший фильм «Любовь». Только она выше. Как-то заходила со своим любимым — седоватым сценаристом, то ли писателем, он закупал ящики — на дачу.

— Сколько ему лет?

— Она ему в дочки годится, но смотрит на него обожающими глазами. А у него такие мешки от запоя, что…

Она запнулась. Мы вышли на Горького, в толкающуюся толпу.

— Поздравляю с окончанием рабочей недели!

— Было бы с чем!

Она протягивает мне фирменный пакет. Еще и пакет!

— Вот твой волшебный напиток. Надеюсь, пригласишь на рюмку?

Она смеется моему растерянному лицу.

— Не бойся, я пошутила.

Я объясняю, что это в подарок — за услугу. Умалчивая, кому и за какую услугу.

— Спасибо большое-пребольшое. Сколько я тебе должен?

— Поцелуй. У тебя все равно нет таких безумных денег. Мне директор дал из своей брони.

— И все-таки сколько я должен?

— Поцелуй.

Я взял ее руку и благодарно поцеловал.

Мы идем вниз по Горького. Она смотрит в мой профиль:

— Кто же та счастливица, которую ты развлекаешь вечером?

— Нет такой.

— С изумрудными, синими глазами…

— Никто не зарится.

— Хочешь сходить со мной в кино?

— Обязан!

— Я давно хочу посмотреть «Бег».

— Потрясающе сильный фильм.

— Ты уже видел? Как жаль…

— С удовольствием посмотрю еще раз.

— Но не ради обязанности?..

— Ради Булгакова. И классной игры актеров.

— Спасибо. — Она облегченно вздыхает.

— Ты благодаришь меня?!

Мы останавливаемся около тумбы с афишами. В течение года они канут в никуда, исчезнут навсегда, и Москва опустеет без них. Как осиротеет.

Меня постоянно толкают плечами, задами, но я не в настроении выяснять отношения.

Оказывается, Вика живет на Академической, и мы выбираем новый кинотеатр, около ее метро. За разговором я не замечаю, как мы спускаемся, выходим из метро и оказываемся около касс. Почему они всегда такие маленькие? Кассы…

— Ты голодный? — спрашивает она заботливо.

Я не могу питаться в этих кафе, забегаловках, стекляшках. Одно слово «общепит» вызывает у меня рвотное чувство.

— Двадцать минут до начала. А наспех глотать…

— Я захватила с собой несколько очень вкусных пирожков из слоеного теста. Не общепитовских, — утешает она.

Откуда она знает, о чем я думаю? И поражает меня еще больше, говоря:

— Я сама не терплю эти кафе!

И ее отточенный носик забавно морщится. Мы сидим с Викой на лавке, едим очень вкусные пирожки и глядим друг на друга. Она протягивает мне салфетку, и я неверяще смотрю на это чудо. Салфетки — это моя слабость, я не могу без них прикасаться к еде.

В буфете я предлагаю ей лимонад и бутерброды с красной икрой. Но по легкой девичьей усмешке понимаю, что ее этим не удивишь. Она же работает в Елисеевском — лучшем гастрономе отечества. И дым отечества нам сладок… Кому-то был приятен.

— Ты любишь сидеть ближе или дальше? — спрашивает она.

— Ближе, я на чтении посадил глаза.

Она опять проходится по моим глазам, смеемся. И свет гаснет.

«Бег» — мой любимый фильм, пожалуй, лучший из созданного в отечественном кинематографе. Актерский ансамбль великолепен, чего стоят одни Ульянов, Басов, Дворжецкий, Евстигнеев. Я до сих пор поражаюсь, что Алову и Наумову дали снять такой фильм. «Белая гвардия» — элита России — офицеры, аристократы, князья, — большевики растерзали их, разорвали и загнали в море. Полвека назад. А что бы было, если б было наоборот?