Александр Щёголев - Драма замкнутого пространства

— Ну все, Шура, — объявил мне Лбов. — Услали стерву, теперь займемся тобой.

Его голос был почти интеллигентен. Но на этой ровной глади плавала угроза такой густоты и концентрации, что я вдруг многое понял. Я понял: веселиться мне рано. Или поздно.

— Почему «стерва»? — задал я нейтральный вопрос. — Ты ее уже не любишь?

— Это только ты, девственник наш, всех стерв подряд любишь. В снах на рабочем месте.

Он не улыбался. Он сканировал взглядом поверхность моего лица.

— Что?! — спросил я. — Что ты сказал?!

— Девственник, говорю. Знаю я таких — громче всех кричат о работе, а сами вместо программ голых баб распечатывают. Зачем тебе «Жук»? Спал бы себе с распечаткой.

Оскорбил. Он меня оскорбил. Он. Меня…

— Погоди, не визжи, — скривился Лбов. — Я серьезно. Расстелил бы эту отличницу вместо матраца, и вперед. Прямо тут, на столе шефа. Тебе же ее отдали. Зачем ты другим хочешь вечер испортить?

Я, наконец, восстановил дыхание, чтобы сказать ему правду:

— Сам ты!!! Инженер торсоголовый!!!

Он прочистил уши:

— Ладно, надоел ты мне, — и внезапно стал снимать с себя подтяжки. Это было так странно, что я даже рот забыл закрыть. Опомнился, когда Лбов шагнул ко мне вплотную, дружески обнял. — Возьми-ка руки за спину и сцепи пальцы.

— Зачем?

— Вспомним армию.

Тогда я рванулся вон. Но Лбов что-то такое сделал, что-то чуждое нашему образу жизни, и я с размаху врезался в твердое. Мир содрогнулся, вокруг отвратительно зазвенело. Спустя вечность я догадался, что звенит у меня под черепом, что тело мое нелепо распростерто посреди отдела, и что положение это не свойственно специалисту моего уровня. Сверху по мне топтались, вытаскивали из-под меня руки, неразборчиво сипели, и я сдался. Тупая стихия трудилась недолго — меня рывком подняло в воздух, швырнуло в кресло.

— Что ты делаешь? — слабо спросил я. Было больно, внутри ощутимо стонал сорванный крепеж. Мерзко торчали углы выбитых деталей.

— Вяжу тебя, идиота, — с удовольствием откликнулся Лбов. — Чтобы и в мечтах у тебя не было звонить на вахту.

Гладкий, розовый, классически правильный, отдыхал он возле кресла.

— Закрою тебя сейчас, и сиди, смотри на телефон. Или можешь с Лорочкой сквозь дверь болтать. А я найду во дворе ключ, куда он денется… включу «Жук», начну работать… — взгляд его потеплел, наполнился чувством. Он переместился к окну, распахнул раму, высунулся.

— Послушная девочка, — Лбов причмокнул. — Ходит, фонариком светит.

Вернулся.

— Ладно, пойду ей помогать.

Протянул переднюю конечность, усеянную мускулистыми отростками, и расстегнул ремень на моих брюках. Затем с хрустом выдрал его из петель. Почему-то ничего не порвалось. Крепкие у меня брюки, отечественного пошива. После чего скрутил мне ноги — моим же ремнем! — очень умело, добротно, у самых ступней. Проверил качество работы и собрался удалиться, даже ключ от нижнего замка приготовил, тогда я честно сказал ему:

— Ты придурок, Лбов. Ничего ты во дворе не найдешь.

— Почему это? — браво усмехнулся Лбов.

— Потому что я выбросил в форточку совсем не то, что тебя интересует.

Он заметно поглупел.

— А что?

— Свой ключ от почтового ящика. У меня еще один есть.

Лбов плавно менялся в лице. Опять стало весело.

— Простейшая манипуляция, — объяснил я. — А твой любимый ключ от «Жука» я спрятал там же, в лаборатории, пока ты орал.

Очевидно, Лбов никогда не сталкивался с фокусниками, поскольку лицо его в конце концов сделалось натурально, изумительно лбовским.

— Где спрятал?

Я внес конкретное предложение:

— Развяжешь, отдам.

Развязывал он меня гораздо дольше, чем вязал. Наверное, ему было жалко результатов проделанной работы. Возможно, мешало высокое качество фирменных подтяжек. Закончив дело, он поставил меня на ноги и в нетерпении спросил:

— Идти можешь?

— Ключ под пультом «Жука», — сказал я. — Сходи сам.

После чего было так. Когда Лбов повернулся спиной, я не стал ждать, пока он исчезнет в коридоре, я взял с журнального столика цветочный горшок, в котором общественный кактус вел героическую борьбу за существование, догнал спортсмена и с размаху воткнул орудие возмездия в стриженый затылок.

Каюсь, это было слишком. Неправильно бить зарвавшегося инженера по голове, есть более удобное место — карман. Но я ударил. Я ненавидел Лбова всего лишь несколько минут, зато по-настоящему. Злость копилась во мне уже больше часа, вот в чем дело. Просто произошел выброс злости, и удержать этот протуберанец было невозможно. Хотя, если откровенно, раньше я ни разу не бил коллег, даже когда меня оскорбляли. Они меня били — особенно в средней школе.