Андре Бринк - Слухи о дожде. Сухой белый сезон

И прежде чем, я успел ответить, она вышла и закрыла за собой дверь.

За Блумфонтейном у развилки Луи сбавил скорость.

— Поедем через Винбург? — спросил он.

Этой дорогой я обычно ездил на ферму, по ней поехал бы и два дня назад, не сверни случайно к Вестонарии. Но сейчас у меня не было сомнений.

— Нет, поедем тем же путем, что и сюда.

Само по себе это ничего не значило, но почему-то казалось важным решением. Не поверил ли я в какие-то тайные силы, как Беа в свою астрологию? Какой вздор! Смеркалось, впереди был Брандфорт, где мы останавливались, чтобы смыть комаров с ветрового стекла, и где на пыльной мостовой скакала девчушка; и где-то впереди мы неизбежно должны были натолкнуться на самих себя. Место встречи не могло быть слишком далеко И что тогда? Наступит момент прозрения или светопреставление? Ни то, ни другое. Я не был столь наивен. И все же почему-то не поехал другой дорогой. Я решил ехать навстречу тому, что меня ожидало, ни от чего не отказываясь и не уклоняясь, ничего не избегая.

(Думал ли я так в самом деле по пути домой или просто проецирую на прошлое мои нынешние мысли? Не знаю. Вся история постепенно становится вымыслом, и ничем иным. История, суженная до границ исторической прозы. И давно уже не документальная. И все же она кажется мне теперь более достоверной, нежели раньше. Остается только довести ее до конца.)

— Вчера я познакомилась с одним из твоих служащих, — заметила Беа как бы невзначай. — С Чарли Мофокенгом. Очень интересный человек.

— Что же в нем интересного?

— Так далеко пойти, начав с самых низов. Учеба за границей и все прочее.

— Я прошел тот же путь.

— Да, но все преимущества были на твоей стороне. А Чарли черный.

— Зато на его стороне был Бернард.

— Он очень помог мне в Соуэто, — сказала она, не ответив на мое замечание. — Он там как рыба в воде. Тебе бы стоило как-нибудь поехать туда с нами.

— Нет уж, спасибо. Не имею ни малейшего желания.

(Я и не знал, что против меня что-то замышляется.)

— Чарли столько о тебе рассказывал.

— Могу себе представить. Мы все время ссоримся.

— А мне показалось, что он испытывает к тебе почти отеческие чувства.

— Отеческие? — Я невольно рассмеялся, — Ко мне?

— Да. Он считает, что тебе предстоит еще многому научиться. И в этом я с ним согласна.

— А как это ты с ним повстречалась?

— Я все время встречаю новых людей.

Мне было неприятно, что они познакомились. Возможно, в этом замешан Бернард. Но Беа не захотела ничего объяснять. Когда спустя несколько дней я стал расспрашивать Чарли, он отвечал столь же уклончиво. Я едва сдержался, чтобы не нагрубить ему.

— Предупреждаю вас, Чарли, не пытайтесь влиять на Беа. Вы сами не понимаете, что делаете.

— Беа в состоянии решать все сама.

— Но она склонна к излишним эмоциям и чрезмерным реакциям.

— Слава богу, что есть еще люди, способные так реагировать, — вырвалось у него. — Посмотрите, какой бардак творится в стране только потому, что всем на все наплевать.

— Я не несу ответственность за то, что творится во всей стране.

— Разумеется, вы несете ответственность. Вы и любой белый.

— Вы несправедливы, Чарли. Я, так же как и вы, лишь унаследовал определенный порядок вещей. Нельзя же упрекать человека за то, что делали его предки.

— Я упрекаю вас не за это. А за то, что история вас ничему не научила.

— История научила меня, как выжить в этой стране.

— Вы полагаете? История научила вас никому не Доверять, вот и все. — (И так далее.)

— Это вопрос выживания, Чарли. Я не собираюсь защищать методы. Но что еще было делать моему народу, если он хотел выжить?

— Вы ждете, чтобы я признал ваше право на выживание за счет других?

— Вы, как всегда, все чересчур обобщаете.

— Господи, Мартин, ваш народ был первопроходцем. Я уважаю его за это. Но потом вы оказались не в силах отказаться от завоевательской психологии, вот в чем загвоздка.

— Что именно вы столь гневно называете «завоевательской психологией»?

— Ваш тотальный инстинкт самосохранения. О боже, даже от самих этих слов у меня в заду свербит. Вы выживаете, уничтожая мой народ.

— Но ведь положение все время улучшается. Взгляните на самого себя: еще десять лет назад вы не могли бы занимать тот пост, что занимаете сейчас.

— Ну и что? — Он поглядел на меня сквозь толстые стекла очков. — Знаете, когда я сегодня ехал на работу по Зауер-стрит, рядом со мной остановился полицейский фургон. «Черномазый, покажи пропуск». Я молча дал ему пропуск. Я не разговариваю с людьми, которые не читают ничего, кроме похабных надписей на стенах. Он поглядел мой пропуск, а потом швырнул его на мостовую. «Поднимай», — сказал он смеясь, — Чарли непроизвольно сунул руку в нагрудный карман, словно хотел проверить, на месте ли пропуск. — И какой толк мне от моей должности, о которой вы говорите? Для этого я надрывался и здесь, и в Лондоне? Для этого я сюда вернулся? Извините, дружище, я уже говорил вам и повторю снова: в моем пропуске Сизиф — понятие не метафизическое, а социальное. И в моей бездне мне грозит не самоубийство, а убийство. Вот так-то.