Дмитрий Березин - Пару штрихов тому назад

Я был простым служителем при дворе. Король приказал найти ведьм и уничтожить их, иначе голова полетела бы с моих несчастных плеч. Мы отправились в поход. Много невинных людей пострадало. Мы выясняли у них, знают ли они что-то про ведьм. Тем, кто отказывался говорить, мы вырывали язык или выжигали на руках королевское клеймо. Это не были ведьмы, они не были на них похожи. Но мы хотели устрашения, хотели, чтобы любой, кто знал что-либо о ведьмах, нам это поведал. Каждый день мы отправляли донесение королю, и каждый день получали от него все новые и новые указания. Он распорядился захватить ведьм, собрать их всех и сжечь заживо на одном большом костре, дым от которого должен был быть виден очень далеко, чуть ли не из королевских покоев. Приказ есть приказ. Я не мог понять, как ведьмы могут навредить королю. Я просто действовал.

Устрашением простых жителей и поисками мы, наконец, нашли ведьм. Многие из них жили своей простой жизнью, несли бремя быта и труда, и мало что слышали про короля. Часть и вовсе не подозревала о его существовании, искренне недоумевая по поводу сбора налогов. Они их исправно платили – и этим вначале они пытались оправдаться. Ведьмы долго просили, умоляли их отпустить, со слезами на глазах обещали, что навсегда покинут земли короля. Но мы не слушали их, мы просто сделали то, что должны были сделать. Не знаю, что двигало нами в этот момент: мы хотели выслужиться, доказать королю свою нужность, убедить его в том, что мы стоим той награды, которая нам была обещана. Мы не думали о последствиях – это был азарт, это нужно было видеть. Мы с таким рвением искали ведьм, что нас ничто не могло остановить. В какой-то момент мы стали просто казнить тех, кого подозревали в колдовстве. А настоящих ведьм отыскивалось все больше. Наконец их стало столько, что вести их с собой дальше стало опасно. Они могли сговориться и устроить бунт. Мы отправили донесение королю – ответ пришел быстро, слишком быстро для того, чтобы мы могли что-то обдумать и взвесить.

Король приказал сжечь ведьм, всех до единой, уничтожить каждого, кто причастен к колдовству на его землях и может навредить его военным успехам. Было одно место – небольшой холм за деревушкой, в дне пути от дворца короля. Одна женщина из тех, что мы поймали, сказала нам, что ведьмы собираются на этом холме для проведения своих обрядов. Эту женщину щедро наградили и отпустили. Она не была похожа на ведьму – те отказывались с нами говорить. Недолго думая, мы соорудили огромный костер на возвышении, на том самом холме. Ведьмы пытались вырваться, а когда поняли, что это бесполезно, принялись рыдать. Ничего более страшного я в жизни не слышал. Но тогда я не слышал ничего – король требует, король ждет, король обещает наградить.

Ведьм привязывали к кольям. Целое войско потребовалось, чтобы затащить их на тот холм. Когда все было готово, мы притащили хвороста, сена, сложили целую гору всего, что могло гореть, и подожгли. Ведьмы вырывались, рыдали, кричали: «Что мы вам сделали? Что мы сделали королю? За что вы нас ненавидите? Поймите, мы вас не трогали, а защищали от зла! Мы хотели лучшей доли для нас и нашего короля. Слышали? Лучшей доли. И никогда никому не желали зла и не пожелаем, мы таким не занимаемся».

Мы смеялись над ними. Да, я клянусь, мы просто стояли и смеялись, потому что это выглядело нелепо! Мы же верили королю, мы не слушали даже себя. А ведь стоило прислушаться, разобраться в том, что мы делаем, что-то изменить, пока не поздно!

На какой-то момент Художник перестал слушать старика. Его слова проносились мимо, отзывались где-то в дальних углах замка. Но Художник смотрел совсем не туда, а наверх, под самую крышу. С пыльных маленьких окон местами свисали клочья паутины. Он прищуривал глаза: ему вдруг стало казаться, что там, снаружи, всходит Солнце.

– Никак рассвет! – прошептал Художник. – Видишь, старик, как светло стало!

Старик, продолжавший все это время рассказывать свою историю, замолчал. Тишина в замке была нестерпима. Она была абсолютной: ничто ее не нарушало. Она угнетала еще сильнее, чем бьющий по ушам шум оживленных улиц или грохот речных порогов, по которым скатываются ревущие и неуправляемые потоки воды.

– Это не рассвет, – покачал головой старик.

– Нет, ты ошибаешься! – Художник говорил громко и вслушивался в звук собственного голоса, на который никогда не обращал особого внимания. – Становится все светлее и светлее, я это вижу, и ты это видишь! Скажи, ведь видишь?