Милорад Павич - Ящик для письменных принадлежностей

«Так же как у тела есть члены, есть они и у души», — писал Тимофей. Этот текст с веера он решил перевести на французский и другие языки для тех двоих за столом.

— Не верю, что они осмелятся заглянуть в тетрадь, — думал он при этом. — Как до сих пор не осмелились узнать имя, половинки которого у них на языке. Да их это, по-видимому, и не интересует. Очевидно, они могут больше. Им важно одно — как бы имя не стало явным. Осталось неизвестно… И как бы свалить свои хлопоты на другого. На меня, в данном случае.

Короче, Тимофей хватался за соломинку.

Прошло время, приблизился назначенный день, а узник ничего не сделал. Ничего не закончил, а то, что было начато, было начато благодаря его мечте, и достаточно было открыть тетрадь в сафьянном переплёте и увидеть, что его перевод не соответствует тексту из тетради — ведь там на бумаге не было ни слова, а Тимофей всё же пользовался словами. Это было ясно. Текст неизвестного, если вообще его можно было назвать текстом, был недоступен и неодолим.

Тимофей обезумел и эту ночь провёл на балконе. Ему мерещилось, что каждая часть его одежды превратилась в деталь пейзажа вокруг дома: пояс означал реку, петли для пуговиц — просветы в листве, а рубашка — гору в Боснии, и он чувствовал, как под ней лежит тяжёлая земля, а в земле — огонь и плод…

В своё обычное время, а это время, когда режут петухов, которые кукарекают раньше срока, слуги с бубенцами в ушах не пришли к Тимофею. Они пришли раньше. Ему приказали, чтобы он взял тетрадь в сафьяне и все свои бумаги и черновики. Его привели в зал с длинным столом. Там сидели, как и раньше, два человека, и они спросили его, как идёт работа. Тимофей ответил, что продвигается, посмотрел на свои ногти, которыми в бессонные ночи царапал стену возле кровати, и увидел в них своё лицо, отражённое десять раз. Оно было бледно и растерянно. Пленник не мог предугадать, знают ли два человека за столом тайну тетради в сафьяне или нет…

Тогда один из них взял у него тетрадь и завернул её в новую рубашку. Бумаги его взял другой, свернул и запечатал, даже не глянув в них.

— Не будет перевода у тетради в сафьяне, — сказали они коротко Тимофею и подмигнули людям с бубенцами в ушах. Те вывели Тимофея и проводили его в зал суда. Там сидело три человека. Они сказали ему:

— Объявляем тебя заложником. Люди склонны разглашать царскую тайну. А ты уже эту тайну знаешь. Однажды, рано или поздно, — может быть, спустя сто лет, а может, тотчас — появится некто, и он запишет имя, доверенное только тебе, и так выдаст тайну. Но будут непременно и такие, что захотят уже записанное имя прочитать и так разгласят тайну. Чтобы защититься от тех и от других, мы объявляем тебя, Тимофей Медош, заложником в случаях обоего рода…

— Как можно поручиться, что те, кто, как вы сами сказали, ещё не родился, сохранят тайну? — заметил Тимофей.

— Это твоё дело, — ответили судьи.

Последний вечер Тимофей провёл в треугольной комнате. Но он не спал. Из-за третьей двери в ту ночь слышалось, как кто-то таскает огромные столы, как передвигают и расставляют деревянные скамьи, которые царапают стены и пол. Когда шум сделался невыносимым, Тимофей встал и отворил дверь. Перед ним оказалась комнатка три локтя в ширину, а в длину и того меньше. Даже дверь от этой комнаты в неё не влезла бы. Посередине стоял стул. Пустой и в паутине. А на паутине сидел огромный дьявол и качался. Когда щенок его увидел, он зарычал, на что дьявол расстегнул штаны, вытащил оттуда длинный мохнатый хвост и пописал на щенка, который убежал вприпрыжку. Тогда дьявол извлёк откуда-то нечто вроде «иконы» — подобие картины на доске — и показал Тимофею. На «иконе» был изображён человек среднего роста, семидесяти лет, с голубыми глазами, холодными от страха, некормлеными ноздрями и маленьким подбородком. Из тех, двухмастных, которые поутру чернявые, в мать, а под вечер светловолосые, как отец. Он выглядел так, будто наелся больного хлеба.

— Знаешь, кто это? — спросил дьявол. И тут же сам ответил на вопрос:

— Это человек, который однажды запишет доверенное тебе запрещённое имя, человек, который станет виновником твоей смерти.

— Я этого человека никогда не видел, — сказал Тимофей.

— И не увидишь, — сказал дьявол.

— Откуда может появиться причина казни после исполнения приговора? Разумеется, нет способа, который может вернуть нас вверх по течению времени, от следствия к причине. Ведь законченные вещи не могут сводиться к незаконченным. А поскольку все доказательства лежат на этом пути от следствия к причине — ничего на свете нельзя доказать. И мою вину тоже.