Элеонора Долгилевич - Яблоки на асфальте

Отошла к тополю, постелила полотенце и села спиной об него. Тихо. Только степнячок щекочет-шепотит на ухо и бесшумно расчёсывает траву, донося горечный запах полыни и чего-то ещё загадочно-свежего, вкусного. Принюхиваюсь… Ух ты!.. Это из пакетов, мои яблоки. Хх-ы-м… вовнутрь всей грудью, ещё… полный приход и головокруж-жение… «Счастлива я — не нуждаюсь в богатстве» — это чьё-то, но сейчас моё. Получу кусок зарплаты, отпускные и сразу отдам долг. Причём с утра. Да-а… ихние деньги водятся только утром.

…Вхожу утром во дворик через плетёный виноградный туннель по живому подорожнику. Стала на середине, как на распутье, на четыре стороны поворачиваюсь, кланяюсь, здоровкаюсь: «Яблони, вишни, грушина, слива, тёрен, абрикосины… Вы теперь мои. И этот кусочек неба над вами тоже мой…» Посмотрела, повертелась ещё, как на муромской дорожце…

Тётя Маша и Иваныч сказали, что вода будет потом. Краны велели сразу открыть, чтоб не прозевать. Открыла. Дальний угол с чёрной смородиной заглушён толстыми, по колено и выше колючками и деревянистой лебедой. С чердака тяпку — наголо и рубать! Эх, р-раз, ещё р-раз!.. Ещё много-много раз!.. Смородину освободила. Дошла до абрикосины, заглядываю в шалашик под ней из густой зелени, а там внутри ёжик сидит. Настоящий. И огрызки яблок возле. Сластёна!

…Летом, в детстве, брат принёс ёжика с порезанной лапкой. Напротив нашего дома через дорогу за железной сеткой находилась продуктовая база в густых, непроглядных зарослях, туда и направлялся зверёк, за ним тянулся красный след. Мы промыли лапку марганцовкой, замазали зелёнкой, забинтовали.

С коридора дома был вход в отдельную маленькую комнату, отец досками загородил половину для ёжика. Мы таскали туда всякую еду, фрукты, грибы, играли с ним, наблюдали, лечили-перевязывали. Днём он прятался и спал. А вечером у прикрытой двери мы слушали, как он шуршит чем-то, возится, как домовой, топает туда-сюда. Сначала пыхтел и подскакивал, дескать, не трожь — уколю! Но быстро привык к нам. Постучим пальцем по полу, он тюпает-торопится к нам, выставив острую любопытную мордашку, нюхает и слушает — ушки прозрачные, нежные, как лепестки. Сам иглистый, а пузико гладенькое, нежное. Молоко любил — быстро-быстро хлебал. И яблоки. Отец сказал, что комнатный пол никогда не заменит ёжику мягкой живой травы на земле. Когда лапка зажила, брат в шапке отнёс его на базу в заросли, к семье.

…Положила два яблока и печенье для своего ежа: «Слышишь, колючий, это всё твоё! Я же уеду, а ты — на хозяйстве».

Все растрёпы-лохмы бурьяна снесла в угловую яму — виноград в зиму накрою. Быстро разобраться с подорожником — жаль топтать. Жирный, толстый, жилистый. Вот так, по бокам дорожки. Полью его, а потом сам будет укрепляться и расти. Насушу, буду с мятой. Вон она, под забором. Душ-шис-стая, ах-х!..

Поплюхалась, сполоснулась в пруду. Всё. Осталось дождаться воды.

Возле хатки яблоня, ростом как две меня. С половиной. Ровная, прямая. Яблочки её залепили. Всю, сплошь. На солнце — как новогодняя ёлка с шариками. Листьев, что ли, нет…

Подхожу. Есть, глянцево-зелёные, упругие, со светлым чётким проборчиком и жилками. Но их кажется меньше, чем яблок. Всех держит стволик. Гладенький. Почти помещается в руке. Крепкий, стойкий. Ветки — все — стремятся к небу, к солнцу. На концах — тонкими прутиками, но тугими, сильными. На них крупными каралями-бусами нанизаны яблочки. Близнецы — один к одному.

«Молодая, а сколько уродила… Красавица! И как это у тебя получилось?..»

Внизу глубокая ложбинка вокруг деревца заполнена-прикрыта радужным яблочным воротником-жабо. Наклоняюсь, нюхаю, как Туська. Духмяная, сладкая волна касается лица, обволакивает голову, ароматит волосы, — что там какие-то французские «Фиджи»! — раздвигает сплющенный хондрозатылок. Боже мой… превращаюсь — в нечто невесомое и душистое… В дух небесный.

Сверху стрельнуло — одно самое нетерпеливое яблочко падает мимо уха — лови меня! Поймала. Плодик лёгкий, в ладошку-кулачок, с нежно-розовой щёчкой. Держу за хвостик против солнца: лучится щедрым теплом и пахнет по-особому.

Вдыхаю. Никогда не была любительницей-яблочницей — два-три надкуса, и в зубах сквозной вихрь оскомы. Рта не откроешь, греешь свистящие зубы. А мой плодик сам лезет в рот, мыть не надо. Румяная щёчка его хрустнула, остро ломанулась у меня за щекой едва ощутимой стрелочкой-кислинкой свежести. И вот я уже не ем, а сосу, пью маленькими жевательными глотками сладкую, сочную мякоть. С одного грызка столько сока, что не вмещается во рту. Ешь, пьёшь это чудо природы, утоляешься… но желание не проходит. Ещё хочется.