Отто Штайгер - Избранное

Все были растроганы и дали друг другу обещание начать усиленные тренировки. Уже через две недели, вечером в среду, все они пели, стоя на голове.

Против этого запротестовал только один дирижер. Он заявил:

— Нас не допустят к участию в празднике, я же знаю этих господ из жюри!

Но их допустили. И еще как! Разумеется, с другим дирижером. Они вышли на сцену. Каждый скромно положил к ногам белую подушечку, на которой жены вышили золотом слово «Синоптик». Затем дирижер поднял руки и скомандовал: «На голову!» И все одновременно вытянули вверх ноги. И запели.

Боже правый, что тут было! Публика неистовствовала от восторга, и «Синоптики» получили первую премию.

Это была неслыханная сенсация для всей страны. «Наконец-то, — писали газеты, — нашелся коллектив, который отважился проложить новые пути в искусстве». Все стали подражать «Синоптикам», даже клубы сверстников, а вскоре эта волна прокатилась по всей стране. Спустя два месяца новую моду подхватили создатели телевизоров и стали выпускать аппараты, в которых изображение было перевернуто вверх ногами. Теперь реакционеры — сторонники традиционного стояния на ногах — лишились последнего аргумента, и чистую радость стояния на голове уже больше ничто не омрачало.

Конца этому еще не видно. Напротив, союз сторонников стояния на голове считается сегодня самой крупной политической силой и его члены представлены во всех официальных органах. Вчера газеты сообщили, что три ведущих хирурга страны уже делают операцию аппендицита исключительно стоя на голове.

Перевод В. Сеферьянца

Он был резчиком продольных полос на большой бумажной фабрике. Вместе с ним работали и резчики поперечных полос, но он не зазнавался. Отнюдь! Он разговаривал и шутил с ними, как с равными. Правда, к себе домой не приглашал: жена не позволяла. «Ведь есть же разница», — говорила она.

Он сносил это, так как знал, что у жены золотой характер и она во всем готова идти ему навстречу. Вот только поговорить с ней не удавалось — она была молчаливого нрава. Сначала он жалел об этом, а потом, когда и у самого пропала охота разговаривать, был даже рад, и жизнь его потекла бодро и весело. Проснувшись рано утром, он считал себе пульс и отправлялся на фабрику, где весь день резал свои продольные полосы. Ему и в голову не приходило, что кто-то может нарушить размеренное течение его жизни.

Но время шло, и, когда ему исполнилось семьдесят (ни днем раньше!), его подозвал к себе шеф резчиков продольных полос и повел в главное здание. Там их дожидался еще один господин, и он объявил:

— Вассерман, вам теперь семьдесят лет. С вас достаточно. Вы нам больше не нужны. С завтрашнего дня можете оставаться дома.

Вот так это и случилось. Вассерман жадно ловил ртом воздух, его охватил ужас.

— Нет! — крикнул он. — Не надо.

Но господин настоял на своем; вполне может быть, что он испытал нечто похожее на жалость, когда увидел на лице Вассермана слезы. Во всяком случае, он добавил:

— Мы будем и впредь платить вам часть вашего оклада. Небольшую, правда, но вы человек старый, у вас скромные потребности.

Однако Вассермана волновало совсем другое. Как прожить день, не сделав ни одной продольной полосы? Вот чего он не мог себе представить. А жена? Что сказать ей?

Вечером, когда она, молчаливо-неприступная, стояла у плиты, он понял, что ей ничего не следует говорить. Ни в коем случае. Она и так кашляла вот уже целую неделю, перестала класть в пищу соль. Такого позора она бы не пережила.

Он так ей ничего и не сказал и на следующий день вышел из дому пораньше, будто спешил на работу. На Шведском мосту он остановился и долго смотрел вниз, на воду. Но время текло медленно, было все еще только девять часов утра. Он пошел дальше. Вдруг ему пришло в голову, что не следовало бы открыто разгуливать по улицам. Могли встретиться знакомые или соседи, а уж они-то не преминут с многозначительной ухмылкой доложить жене, что видели его там-то и там-то. Тогда придется во всем сознаться. Кого-кого, а свою супругу он знал хорошо.

Поэтому он стал уходить в отдаленные парки и часами прятался в кустах. Когда приближался сторож, он откашливался и напускал на себя такой занятой вид, будто готовился к кругосветному путешествию. Так проходил день за днем, и каждый тянулся целую вечность. В конце месяца он принес домой свою пенсию.

— Маловато, — сказала жена.

Но он все уже обдумал и ответил, что резка продольных полос переживает сейчас глубокий спад.