Зое Дженни - Недожитая жизнь

Наблюдая сквозь листья, она увидела мать, которой очень темпераментно что-то говорил какой-то молодой человек. На ней было светло-розовое платье с открытой спиной, так что можно было видеть бронзовые от загара лопатки; когда она смеялась, лопатки двигались как крылья. Но всякий раз, смеясь, она будто сконфуженно склоняла голову.

Айсе быстро стерла большое «К» на земле, когда сквозь листву вдруг просунулась голова Зафира.

— Что ты тут делаешь?

— Ничего, — сказала она, — досадую на людей.

Зафир присел рядом с ней на скамейку.

— Я сейчас с удовольствием защекотал бы тебя. Здесь, в траве, при всем честном народе.

— Прекрати. Оставь это, — сказала она и отодвинула его руку.

— Вечеринка еще ужаснее, чем я опасался, — сказал Зафир и закурил сигарету.

— Хуже всех Серкан. Каждый раз, видя меня, он норовит коснуться пальцами моих волос, — сказала Айсе.

— Если бы отец не был обязан ему своим состоянием, я бы набил ему морду! — ответил Зафир и прикусил нижнюю губу.

Между тем Антая с молодым человеком присели за один из столиков. Она слегка подталкивала пальцем свечи с колпачками, которые, точно крошечные кораблики, плавали по чаше взад и вперед.

— С кем это, собственно, сидит там мать? — спросила Айсе.

Посмотрев в ту сторону, Зафир наморщил лоб.

— Этот человек работает у отца в конторе, но я не понимаю, что он-то здесь делает?

Он хотел было вскочить, но в этот момент Антая поднялась и торопливо двинулась к павильону, где Ахмет все еще разговаривал с Серканом.

Служащий недоуменно посмотрел ей вслед, как будто она без всякого повода внезапно обратилась в бегство. Одну за другой топил он в чаше с водой плавающие свечи и снова и снова поглядывал в направлении Антаи, словно ждал, что она вернется.

— Я об этом отцу расскажу, парень тут же получит предупреждение об увольнении, — раздраженно заявил Зафир.

— Да ведь он ничего такого не сделал, — сказала Айсе.

— Но с удовольствием сделал бы, — возразил он и щелчком отшвырнул сигарету в листву. — Принесу-ка я нам чего-нибудь выпить, — сказал он и умчался.

Айсе подобрала под себя ноги. Сад представлялся ей сейчас детским манежем. Она подумала об Антае, как она, смеясь, наклоняла голову, точно стыдилась чего-то.

Не замеченная никем, Айсе покинула сад.

Ата обитала в чердачном помещении, приспособленном для жилья. У нее сегодня был свободный вечер. Дверь была закрыта неплотно, и Айсе уже собиралась постучать, когда расслышала из комнаты голос Аты. Та, казалось, с кем-то разговаривала.

Айсе с любопытством припала к щелке и застыла.

В обстановке Аты не было стульев, а столом служил большой медный поднос, вокруг которого лежали подушки. Ата восседала на своих вышитых шерстью подушках, склонившись над шахматной доской, и играла сама с собой. Ее визави была большая незанятая подушка.

— Это был неверный ход, Эркан, — сказала она подушке.

— Привет, — смущенно проговорила Айсе и просунула голову в приоткрытую дверь, — можно побеспокоить?

Ата удивленно подняла голову.

— Айсе! — обрадованно воскликнула она и отодвинула шахматную доску в сторону.

Айсе нерешительно присела на подушку.

— Эркан это простит, — смеясь успокоила Ата, — я, знаешь ли, часто представляю себе, что он сидит там и мы играем в шахматы, как тогда, когда он был жив. Но так как, проигрывая, он всегда очень расстраивался, сегодня я позволила ему одержать победу.

Она налила Айсе стакан чаю. Маленькой серебряной ложечкой Айсе размешивала чаинки и смотрела на игровую доску с полями из черных и белых квадратов.

— Ты не захотела остаться среди гостей? — спросила Ата.

Айсе отрицательно покачала головой и отхлебнула крепкого, сладкого чаю.

— Ты каждый день о нем думаешь? — спросила она.

— Он жив, пока я о нем вспоминаю, — объяснила Ата, — я говорю с ним, как будто он еще здесь, и знаю, что он меня слышит.

— Я тоже буду о тебе думать, когда ты умрешь, — заверила Айсе.

— Хочу на это надеяться, — ответила Ата и убрала с доски фигуры. — Ты будешь единственная.

— Можно ли всю жизнь любить одного человека? — Айсе поплотнее уселась на подушке и ладонями обхватила стакан.

— Есть такой род любви, которая, подобно ночной бабочке, летит на огонь и сгорает.

— Тогда Ахмет и Антая уже давно сгорели, — сухо обронила Айсе.

— Как ты можешь говорить подобное? — Ата так энергично принялась размешивать чай, что ложка громко зазвенела по стенкам стакана.