Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Кончался пиздячий век.

Когда мне сказали, что я сын Иисуса Христа, я не поверил. В этом идиотском мире возможно, конечно, все, но, во-первых, не согласуется с богословием: едва ли была задумана продолжаться Божественная династия. Хотя, с другой стороны, мои теологические познания не отличались большой глубиной. Библию я читал местами, как все, не до конца. Кроме отдельных сцен, религией там не пахнет. Тоска зеленая, бытовщина. Евангелие читал повнимательней — понравилось — но тоже не скажу, что все — слишком много угроз и торговли — написано явно не интеллигентными руками — хотя как прием — с четырех сторон — без стыковок — с противоречиями — как разорванные руки в «Танце» у Матисса — неплохо — очень даже — однако, mon cher Лука, нельзя же так в лоб с чудесами! — рассчитано больше на дикарей.

Когда в природе возникает долженствование, она всерьез задумывается над ним — деликатная личность смертна не менее дикаря — нужно новое поколение метафизики, как в ракетах, компьютерах, мясорубках — естественно, меня не покрестили — мама, а ты крещеная? — Вера Аркадьевна недавно помягчала к религии — раньше только фыркала — крещеная — мама, ты любила кого-нибудь, кроме папы? — что с тобой? — даже японскую чашку отставила — у нас с Верой Аркадьевной любезные, кофейно-чайные отношения — мне сказали, что я не от него — перестань говорить глупости! — кто тебе сказал? — не клади за столом ногу на ногу, по-американски — Вера Аркадьевна — мастерица переводить разговор на другую тему — советская выучка — она, возможно, единственная марксистка , которую я встретил в своей жизни — у нее все определяется низкими, экономическими соображениями — для нее, как и для Романа Родионовича, иностранцы навсегда остались манекенами со стеклянными глазами — даже меня, исправно покупающего ей в Парижах белье и всякие кофточки, она упорно подозревает в скупости — правда, Манька в этом смысле тоже была марксисткой — мама, ты когда-нибудь встречалась с человеком, то есть я хочу сказать — скажи, что ты думаешь об Иисусе Христе? — в наше время он бы очень пригодился для поддержания нравственности — мама, он же не милиционер! — да? откуда нам знать? — она всех их видела на кремлевских приемах: Хрущева, Булганина, Гагарина, Шарля де Голля — в Париже они с Романом Родионовичем даже видели Кеннеди — Роман Родионович не пресмыкался перед американцами — как ни странно, они его уважали — больше того, через него они передавали ценную информацию — только теперь можно открыть секрет — именно по каналу этой недипломатической связи США впервые дали понять, что не будут вмешиваться в Праге — только побыстрее со своими танками! — естественно, Брежнев поцеловал его в губы — впрочем, тоже украдкой — у Веры Аркадьевны в шкафу до сих пор хранятся под нафталином вечерние платья — громоздкие туфли на высоких каблуках — она была целеустремленной студенткой в белых носочках, в туфлях с перепоночкой , которую отлили в бронзе на станции метро «Площадь Революции» — несомненно, Вера Аркадьевна вызывала к себе интерес ангелов и херувимов — я родился в памятном 195… году в процветаю щей и дико благополучной семье — на этот раз никакого хлева — полный блеск имперского материализма — даже бабушки тайком не помышляли о религии — одна жила напротив Кремля — другая — в Ленинграде — мама Веры Аркадьевны была запойная читательница — она прочитала за свою жизнь целые библиотеки книг, но отличалась неверной памятью и перечитывала все по новой, не отрываясь, рыдая над хорошо забытым вымыслом — вторая вообще ничего не читала ни разу — но ее энергии мог позавидовать Днепрогэс — Роман Родионович с отстраненным взором проследовал в спальню — видать, занедужил старина — он никак не мог примириться с двуглавым мутантом — орел клевал его красную печень — предстоял малоприятный разговор с матерью — мама, для меня это жизненно важно! — от этого зависит — ты даже не знаешь что! — ты когда-нибудь изменяла отцу? — ай-яй-яй! — она укоризненно, по-светски покачала головой — что это с тобой сегодня? тебя опять обругали в газетах? — плевать мне на газеты! — ну, не скажи — Вера Аркадьевна знала , что сын темнит, что-то утаивает — что ему больно, когда ругают — по телевидению ты опять выступал какой-то непричесанный — не понимаю, неужели твоя Ирма не может тебя научить причесываться, вовремя стричь ногти и волосы в носу? — это, в конце концов, неприлично! — мама! ну, что ты такая нетеплая! как будто шведка какая-то! — дорогой мой, иметь самообладание — еще не значит быть шведкой , ты сам прекрасно знаешь, что я желаю тебе только добра — ты же моя мама! — Сисин даже несколько растерялся — ну, разные бывают матери — вспомни Мориака! — нам в нашей заграничной работе приходилось сталкиваться с недоброжелателями, черт побери, с открытыми врагами — в конце концов, мы с папой служили России, как бы ее ни называли — никогда я не услышал ни слова раскаяния — на месте Христа я бы ее оттрахал, Жуков! — медная травма — клянусь тебе!