Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Возможно, он хотел уточнить, не является ли он орудием собственного помешательства или хтонических сил, которые в его книге корректор в последний момент переправил недрогнувшей рукой на хронические — во всяком случае темнил — или был договор не разглашать — во всяком случае он приехал испуганным — Жуков понял это из его слов — но Жуков, хитрый мужик, хотел было использовать Сисина в деле очередного первоочередного спасения России — не исключено, что я поверил в него чуть скорее, чем это могло бы случиться, не возьми я в расчет родную страну — убеждая его принести пользу, я уже не мог не верить и попался — но Сисин ничего — не воспользовался этим — он был грустен — о встрече с Папашей лукавил — рискну предположить, что Папаша не слишком отвергал или разубеждал его — то есть был некоторый элемент сотрудничества — хотя Сисин выразил неудовольствие: — ты их задавил чудесами, как танками — впрочем, все это домыслы, домыслы — и, к несчастью, не совсем безопасные — вторгаясь в опасную сферу , хочу подчеркнуть, что скорее всего воспринимаю сисинские дела как безумный мятеж — в связи с чем лишь как уморительную историю — жертвой которой, или одураченным, стал и я, по склонности к водке, мифопоэтическому устройству, расстроенным нервам и прочее — холодно — сказала Манька — ноги замерзли — они поднялись на второй этаж — поставили чай — у меня блядь была — видишь, тапочки оставила — Сисин показал на золотые китайские тапочки Риммы Меч — Манька спокойно посмотрела на тапочки — сегодня утром — Сисин почувствовал себя дураком и стал заваривать чай — я еще маленькая — сказала Манька за чаем — зачем я тебе нужна? — была растерянность, неверие в себя — боязнь проиграть — лучше не любить, но не проиграть — чтобы не было больно — гордость — и подозрение, что Сисин — говно — и неверие в Сисина — за чаем Сисин предрек ей второе замужество — хирурга — добропорядочного — никогда в жизни! — испугалась она — она в самом деле была маленькой девочкой — обсуждавшей с Сисиным-другом свои дела — и единственное, что следовало, это броситься в ее объятья и стать счастливым — допустив только одно: она со временем повзрослеет, выровняется — Сисин хотел в идеале иметь ее вечно и просто — раз-два в неделю без проблем — расплачиваясь исключительно ее радостью от их общения — ну, еще цветочками — которые она ввела несколько позже как знак внимания — когда развелась с мужем — и Сисин, который никогда не покупал цветы, носился в поисках обжигающе дорогих зимой растений, чтобы явиться с требуемым знаком — он не привык расплачиваться за удовольствие — считая себя самого большим удовольствием — с требуемым знаком внимания, за который по договору выдавался трах — с нежным взглядом, поглаживанием и т. д. — конечно, не совсем так — это и злило Сисина — если у него хватало желания и последовательности думать об этом — потому что в какой-то момент мысль заламывалась, портя конструкцию — демонстрируя непоследовательность человека вообще — что, в сущности, выглядело довольно пессимистически — даже Сисин — чей ум во многом был абсолютным — хотя Манька все-таки настаивала на нормальности Сисина — не мог удержаться на уровне мысли — соскальзывал — это тоже было открытием — он ее забывал, как будто были измерения, которые, как открывшаяся банка консервов, меняли проблему плоскости — создавая неожиданную волну в пространстве — чего греха таить? — как только они расставались, Сисин переключался на иную жизнь и жил в ней настолько напряженно и выкладываясь — что для Маньки не было в ней места — хотя цена потихоньку росла, как температура — после чая Манька сказала, что ноги у нее не согрелись, и она пошла в комнату, сняла сапоги и сунула ноги в носках в батарею — и так сидела — грелась — и тогда Сисин предложил ей залезть под плед — она залезла под желто-коричневый плед — еще побаиваясь Сисина — конечно, он все-таки сильно ее поколотил — хорошо, Аркашка не догадался — усмехнулась она — я замазала синяки макияжем — одетые, они лежали — Сисин стал растирать ей ноги в носках сначала ступнями — он долго растирал ей ноги — волнуясь будто бы о том, чтобы она не простудилась — она была в тех самых джинсах, которые с нее стаскивал Стас — что было довольно больно — впрочем, она сказала, что это совсем другие джинсы — она сказала, что другие, и они стали другими — он снял с нее джинсы — у нее не было колготок — она была мокрая-премокрая — он долго ласкал ее — когда она возбуждалась, у нее глаз косил, как у большинства скаковых коней в мировой живописи — Сисин трахнул ее — потом поцеловал в рот — в обратной последовательности — они хорошо целовались — их поцелуи возбуждали их — это редкость — (говорили они друг другу) — острота поцелуя быстро проходит — тут она, словно не сдержавшись, рассказала про открывашку — про то, что с позвоночником у нее не очень — Сисин вновь отравился — она рассказала ему об открывашке как истории, не вписанной в их совместную жизнь — тогда же, на даче, в силу вошел договор, согласно которому они больше не обсуждают измен — тем более что Сисин оставался с Ирмой — а Манька еще какое-то время жила с математиком — они согласились — в ее формулировке: не по-спортивному — возможно, Сисин следовал общемужскому пути любви как ограниченного действия — я тебя оставлю, но разжалую в рядовые — сказал Сисин — это как? — или в ефрейторы — передумал он — я тебя переоценил — извини, ошибся — я не разбираюсь в погонах и званиях — жалобно сказала Манька — разберешься — сказал жестокий Сисин.