Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

— Дикость! — фыркнула немка.

— Америку слишком легко критиковать, — нахмурился капитан.

— Дикарей надо использовать, — сказал помощник.

— Техника бесконечных возможностей в руках глупых людей опасна для жизни, — изрек я.

После отплытия капитан произнес речь о принципах навигации на Миссисипи. Обязательная лекция для тех пассажиров, кто интересуется навигационными аспектами круиза. Затем за дело взялся помощник. Он рассказал о правилах пароходной безопасности.

— В Америке все начинается с правил безопасности, — сказал помощник. — Хотите улучшить качество своей жизни, заполните эти анкеты и несите по пять долларов.

Пассажиры принялись заполнять анкеты.

— Хочешь разбогатеть, работай со мной, — сказал мне помощник.

— Не связывайся с ним, — сказала Габи. — Давай лучше презирать американцев.

— И что дальше? — засомневался я.

— Напишем о них гадости.

— Зачем?

— Надо жить честно, — сказала Габи.

— Я помогу тебе найти дочку, — сказал помощник.

— По рукам, — согласился я.

Когда стемнело, американцы разожгли костры.

— Смотрите все вон туда, — сказал я американцам, показывая на луну.

— Ну, как вам нравится американский народ? — спросила меня Сюзан Зонтаг в нью-йоркском баре. Она была на меня обижена, потому что я опоздал на двадцать минут. Она набычилась от возмущения. Она, как выяснилось, никогда в жизни не ждала мужчину больше пятнадцати минут. Я сказал, что мне было очень трудно убежать от американцев, но помогла луна.

— Они прикидываются? — спросил я.

— Это необратимо, — сказала она, понизив голос и беспокойно оглядываясь по сторонам. У меня создалось впечатление, что сейчас нас схватят и арестуют.

— Сторонитесь академических кругов, — сказала Сюзан Зонтаг. — Стадо баранов.

— Писатели?

— Да вы что!

— Кто тут нормальные люди?

— Почему вы опоздали на двадцать минут? — с мукой спросила меня совесть американской нации.

— Я больше не буду, — ответил я.

Я вышел из бара и пошел вверх по вечернему Манхэттену, не зная, что делать. Нью-Йорк, как глобус, крутился у меня на пальце. Я люблю Нью-Йорк. В нем столько же энергии, сколько в Риме — неба.

Я сделал глупость. Я убил негра. Все началось с того, что я позвонил Ольге. Это единственная общая подруга. Она живет через реку, в Нью-Джерси.

— Я начал новую жизнь, — сказал я, когда она взяла трубку.

— Хочешь, приеду? — сказала она.

— Это и есть твоя новая жизнь? — спросила Ольга в японском баре по-русски, кивая на немку.

— Это твоя новая жизнь, — сказал я. — Хочешь попробовать?

Мы стали быстро напиваться теплой японской водкой.

— Я никогда не считал Чарли Чаплина американцем, — вдруг сказал я. — Вокруг него в фильмах были американцы. Они на него наезжали. Он только расшаркивался. Теперь мне кажется, он хотел спасти Америку. Он яростно сопротивлялся, а не расшаркивался. Не получилось. Они победили.

— Зачем тебе реки? — спросила Ольга. — Почему не океаны?

— Реки, крокодилы, — ответил я.

До сих пор американцев воспринимали как отклонение. Так, видимо, оно и было. Но они перешли границу отклонения. Завершив основной цикл иммиграции, они обрели статус туземцев, никем еще не описанных.

Я шел впереди, они — сзади. У них блестели глаза. В гостинице мы разбомбили мини-бар, смешали все со всем и занялись тем, что когда-то называлось «морской бой». Мы с Ольгой выкатили немку на середину комнаты, как Царь-пушку, и принялись гладить по голове; мы гладили ее нежно по шелковистым волосам, мы гладили ее остервенело по медной щетине, мы читали наизусть письма Рильке к Цветаевой, мы ворковали, завинчиваясь все глубже и глубже в европейский предмет саморазрушительных желаний, пока она не выстрелила с такой силой, что нам в знак протеста застучали ботинком в стену.

— Дух Хрущева! — восстала из мертвых Габи, блаженно потирая ягодицы.

— Ребята, какие вы умные! Я вам завидую по-хорошему! — разволновалась Ольга.

— Не понимаю роль Лоры Павловны в моей жизни, — сказал я Ольге, когда она одевалась.

— Лора Павловна — мать твоей дочери Лорочки, — объяснила Ольга. — А я — ваша общая подруга.

— Значит, она раздвоилась, — сказал я, — на маму и дочку, как обещала.

— О чем ты? — спросила Ольга. — Дай сорок долларов на такси.

— Я хочу забрать дочку из этой страны, — сказал я.

— Америка — гадость, — сказала Ольга с большим отвращением.

— Что же вы все, как дурочки, уехали в эту гадость, а Лора Павловна — так даже с пузом? — возмутился я. — Где она теперь?