Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

В обеденный перерыв мы спустились с Катькой к пляжу и искупались. Съели по мороженому. Скамеечки на зеленых холмах, тень деревьев, мостки с лодками, чистая холодная вода.

Сколько написано о золотистом пушке в ложбинке на женской шее, о тонких лодыжках… Есть о чем писать.

Людей полон пляж. Но тихо. Даже дети не вопят, играя в мячик. Листочки едва колыхнутся от ветра — слышно. Это тебе не Чертово озеро под Зеленогорском, где компания, приехавшая на джипе, слышна на другом берегу.

Если бы Катька не строила гримасы, изображая неприятных ей людей, она бы тянула в моем мужском понимании на крепкую четверку. Может, она только со мной, старым пеньком, такая непосредственная? А с ровесниками — сдержанная леди?

И вопрос, как палкой по лбу:

— А жена у тебя хорошая? Не изменяет тебе? — И, не дождавшись ответа: — А ты ей?

Я, после некоторого замешательства:

— Армянское радио на глупые вопросы не отвечает…

— Ну, скажи! — Она лежит на животе и с усмешливой мордочкой пытается заглядывать мне в глаза. — Скажи!

Сколько ей лет? Даже не знаю. Двадцать — двадцать пять? Эксперт в таких вопросах из меня никудышный. Мне сорок четыре. Одним словом, дочка. Лезть к папаше с такими вопросами — нехорошо. О чем я и говорю ей.

— Все писатели и артисты — бабники, я знаю…

Она дразнит. Я не поддаюсь. Закуриваю неторопливо. Солнце припекает спину.

— Ты только что курил!

— Я волнуюсь.

— Никогда бы не вышла замуж за артиста, какой бы красивый он ни был. А почему ты разволновался?

— В три — студенты. В четыре — Димитриус.

Я и правда волнуюсь.

— О чем мне с этими студентами-славистами говорить? И на каком языке?

— Они с преподавателем придут. По-русски понимать должны. Не поймут — переведу. По-английски можешь говорить. Только не зэкай, когда произносишь определенный артикль. Не «зэ», а глухое «дэ». «Дэ»…

— Тоже мне англичанка! С этим «зэ» меня все, кому не лень, достают. А если меня так в школе научили? Я английский язык в студеном городе Кандалакша изучать начал. На берегу Белого моря. Слышала про такое? Я там четыре года прожил, и английский язык преподавала учительница немецкого. Другой иностранки в школе не было.

— Зэ тэйбл! — хихикает Катька. — Зэ кар! А почему ты в Кандалакше жил?

— Отец себе пенсию северную зарабатывал, — говорю. — Газету редактировал. Я же не смеюсь, когда ты вместо «дурак» говоришь «турак», а вместо «хороший бар» — «кароший пар»… Оставь мой английский в покое. Старую собаку не научишь новым фокусам.

Хвать меня кулаком по спине!

Я же говорил: все эстонки — сущие ангелы. Она, наверное, собаку на свой счет отнесла. Может, она по-русски вообще через слово понимает.

Я сказал, что не усматриваю причин панибратства с мужчиной, который вдвое старше этой рыжей, хоть и симпатичной — тут я через плечо оглядел ее от макушки до лодыжек — свиристелки.

— А что такое «свиристелки»?

— Это которые все время «сю-сю-сю», и все им по фигу, — пояснил я. — Не серьезные такие девочки. — И стал одеваться.

— Ага! Я — рыжая «сю-сю-сю»! Ты у меня еще получишь!

— Я сказал: «рыжая симпатичная»… А не просто «сю-сю-сю».

Слышала бы жена эти разговоры.

Встреча со студентами началась комкано. Их было шесть человек вместе с преподавательницей: все худые, скрюченные, железные очки, светлые волосики. Катька организовала стулья, и мы сели полукругом. Блокнотики, авторучки. Преподавательницу звали Мика. Это я быстро запомнил — у нас в гараже была рыжая собака Мики, дежурила со мной по ночам.

Рыжая Мика включила диктофон и задала первый вопрос: «Сколько книг вы имеете, которые написал?»

Я начал свежо и оригинально — с того, что любой писатель всю жизнь пишет одну книгу. Сколько бы, дескать, наименований книг не числилось в активе писателя, книга всегда одна — она слепок, калька с его жизни. Бумага, как известно, прозрачна, и мысли автора о добре и зле, жизни и смерти, любви и ненависти, верности и предательстве — всегда просвечивают сквозь листы его книг. Автор может прятаться за масками своих героев, но свои взгляды на жизнь он не может спрятать от читателя. Свежо, оригинально, ничего не скажешь.

— Возьмем «Трех мушкетеров» Александра Дюма… Я надеюсь, все читали эту книгу?

Ожидаемых кивков не последовало. Катька стояла за прилавком и делала мне страшные глаза.

— Быстро говорю? — прервался я.

— Нет-нет, хорошо, — кивнула Мика. — Продолжай. Все правильно. В Швеция бумага очень тонкая, у нас плохо издают классику…