Леонид Могилев - Клон

— Ну-ну, — прокомментировал Звездочет, — с годами люди становятся мудрее.

Шнур, ледоруб, карабины. Это мне все пока казалось игрушками. Нормальный мужик прошел бы перевал просто с хорошей палкой. Так я решил поначалу.

Звездочет еще долго бормотал что-то себе под нос, уже выйдя на тропу. Потом ушел далеко вперед, и мы нагнали его только возле перевала.

Крутая тропа вилась среди острых камней над пропастью. Скрытая местами снегом, она меня не привлекала. Звездочет по-прежнему шел впереди, медленно преодолевая крутой склон. Потом я, замыкал Старков. Наш лидер время от времени отклонялся от тропы, пробуя снег ледорубом. Он и проваливался, и падал. Знать, совсем непростой это был путь. Настолько непростой, что мы со Старковым забыли о прогнозе Звездочета, тем более что высоко над нами засияло солнце. Снег стал еще рыхлее, ноги едва передвигали. Но все же это было солнце. Прекрасное и какое-то домашнее. Тут-то его и накрыла огромная неопрятная туча.

Ветер, пришедший ниоткуда, оказался ужасен. Снег, обильный и мерзкий, кружился не переставая, не давая дышать. Он падал сверху и одновременно поднимался с ледника. Очертания гор растаяли, а ресницы покрылись снегом. Потом сплошная снежная маска покрыла лицо, и я закричал, но не услышал себя. А потом наткнулся на Звездочета.

— Цел, бродяга?

— А где Старков?

— А что ему сделается. Это ты с тропы сошел. Держись за меня. Пошли.

И мы пошли. Это длилось долго. Звездочет пристегнул меня на короткий шнур карабином к своему поясу. Я шел так бесконечно, что стал засыпать, и наконец упал на камни, расквасив свою романтическую рожу. Звездочет поднял меня пинками и просьбами. А потом… потом буран закончился так же, как начался. Сперва появилось солнце, потом прекратился снегопад, потом утих ветер. Я увидел сияющую физиономию Старкова. Мы были на перевале.

Спуск в долину показался мне спуском на луга счастливейшей охоты. Тропа, опасная и проклятая, вилась по солнечному склону. Слева блистали снежные громады и вершина над ними.

— Нам туда не надо. Не бойся, — пошутил Старков.

Старков дал мне бинокль. Я видел в него, как клубились лавины на склонах, постигал тайну рождения облаков. Они рождались и уплывали в голубое небо.

Мы пересекли каменистую осыпь, где, шурша, из-под ног уходили плоские слоистые сланцы. Тропа вышла на гребень.

Под нами лежала долина — как огромная тарелка, наполненная прозрачным воздухом. А вниз вел огромный каменный вал. Должно быть, сюда дошел когда-то ледник. Мы отсиделись с полчаса, поели сыра, выпили холодного чая из фляги Звездочета и пошли вниз.

Спуск занял весь остаток дня. Была река, разлившаяся и грозная. Звездочет прошел наверх, по руслу, и махнул нам. Там обнаружился хилый какой-то, смешной мост, но сначала по нему прошел Звездочет, потом Старков, и мне не оставалось ничего другого, как тоже перейти через реку. Мне было очень страшно.

Теперь до ледника оставалось километра четыре. Я решил было, что у меня уже глюки, так как увидел зайцев. Их было десятка полтора впереди, и они, как блохи, скакали между камней.

— Охотиться будем? — спросил Звездочет.

— Я против, — ответил Старков, — не надо стрелять. Душа не лежит.

— Не лежит, так не лежит, — пробурчал наш проводник. Надо было дать ему поохотиться. И я бы не прочь перекусить зайчатинкой. Обрыдла мне тушенка и кукурузная каша. Но на нет и суда нет. Страна непуганых зайцев.

…На этой стоянке мы провели более суток. Звездочет со Старковым тщательно и долго обсуждали тонкости и причуды дальнейшего пути. Я много спал, дважды разобрал и собрал автомат, смазал его. Отцы-командиры вначале пожелали отдать мне свое оружие для профилактики, но потом передумали.

— В чужие руки ствол не отдавай. Никому.

— Что мне теперь, всю жизнь с ним ходить?

— Этот оставишь в схроне, на границе. А жизнь тебе в руки другой даст.

— Какой еще другой?

— Все только начинается. Считай, что ты на военных сборах побывал. Ты кто?

— Лейтенант запаса.

— Пакет с приказом вскроешь в день «Ч», в час «X».

Перспектива блестящая.

Поздно вечером я отправился с котелком к ручью. В пятнадцати шагах полная темнота приняла меня в свое чрево. И ручья на своем месте я не обнаружил. Звездочет предупреждал об этом еще днем. Ручей ушел под землю, и его следовало искать метрах в пятидесяти выше. Весенние воды неверные.

Я шел наугад, разыскивая поляну. Костер внизу горел, как огонек на конце папиросы. И несмолкающий рев большой реки становился все слышнее. Ухо ловило и другие звуки — далекий обвал, вой ветра на той стороне реки, грохот камней, которые перекатывала река. Ручья совсем не было слышно, и я еле нашел его, светя себе фонариком. Набрал воды и попил немного из котелка. Я полюбил эту воду, эту землю, небо и ночь. И это было мгновенно и безнадежно. Я устал в пути, который должен был привести меня к женщине. Я пришел к ней и снова расстался. И теперь все дело передавалось в другие руки. Те, которые никогда, впрочем, и не отпускали нас.