Сергей Залыгин - Тропы Алтая

Один только Рязанцев поставил на экзамене Парамонову четверку, все остальные предметы он сдал на «три».

И на лекциях, какие бы вопросы Парамонов ни задавал, Рязанцев отвечал спокойно, без улыбки. Не только сдерживал себя, но и всю аудиторию, все молчали недоуменно, никто не смел посмеяться при нем над Парамоновым.

В перерывах между лекциями, когда Рязанцева окружали курсанты, Парамонов старался быть к нему ближе других, и Рязанцев его не избегал, беседовал с ним точно так же, как и с Героем Советского Союза, как с умной и красивой Куличенко, у которой под концами шали прятались две милые девушки.

Это, кажется, было единственное, в чем слушатели Рязанцева не понимали, чего они не одобряли в нем.

Он же считал долгом убеждать себя, что к Парамонову следует относиться совершенно так, как и ко всем другим курсантам.

Наверное, Парамонов нуждался в искренней любви, но кто и как мог бы его полюбить — Рязанцев не мог себе представить.

И вот Рязанцев ехал в гости к Парамонову…

Машина еще пробежала несколько километров долиной Аката, потом резко свернула вправо, на подъеме между двумя отрогами, и тут вскоре показался совхоз — небольшой аккуратный поселок по обе стороны быстрого ручья.

Встретились около конторы, единственного двухэтажного дома на усадьбе.

Поздоровались.

Раздобрел Парамонов. Он и на курсах отличался цветущим здоровьем, а теперь стал совсем дебелым, в меру полным, у него были неторопливые, уверенные движения. Одет в новый коричневый костюм, голова открыта, причесан замысловато. Красивый мужчина, высокий. На Лопарева взглянул мельком, хотя видно было — узнал сразу, Рязанцеву долго глядел в лицо и жал руку. Улыбался.

Пригласил гостей в кабинет.

— Вот тут и работаем… Тут самый, должен сказать, пульс… Показатели — тоже все здесь! — и широко махнул рукой, приглашая гостей познакомиться с показателями.

Кабинет был просторный, стандартный: письменный стол, черный диван у стены, по сторонам от окна этажерка с книгами и громоздкий сейф. А стены были увешаны почетными грамотами. Рязанцев протер очки, стал их внимательно и удивленно рассматривать. Тут были награды от профсоюза, от совхозного треста, от районных и краевых организаций, от республиканского и союзного министерств, от ВСХВ.

Рязанцев смотрел долго, потом спросил:

— Слушайте, товарищ Парамонов, ведь вас тут за одни и те же показатели ежегодно награждают все — от района до министерства? Так?

— Порядок не нами выдуман. Порядок известный: передовик — значит, все хвалят! Отстающего все ругают!

Еще что-то объяснял Парамонов, но Рязанцева «порядок» не очень интересовал.

Он всегда как-то терялся в присутствии людей, которые не в науке и ие в искусстве, а в самом обыкновенном деле достигали чего-то большого: конструировали, строили, выращивали, выплавляли. Он сам ничего не умел делать — умел только читать книги, с ними родниться и к этим, когда-то чужим, а потом очень близким книгам присоединять свои, новые. С сожалением вспоминал, что когда-то, мальчишкой, клеил модели планеров, потом научился делать быстроходные шлюпки, а на военной службе быстро освоил материальную часть зенитных орудий.

Потом это умение и смекалка куда-то исчезли.

Лопарев тоже, должно быть, решил посмеяться и сделал это по-своему. Спросил у Парамонова:

— Не слыхали о законопроекте? Насчет почетных грамот?

Парамонов, который все время следовал за Рязанцевым и давал ему объяснения по поводу каждой грамоты в отдельности, сразу встрепенулся:

— Законопроект? А в чем он заключается?

— Заключается-то в чем? Вот скоро, говорят, будут почетные грамоты обменивать. Пять грамот на одну медаль. А может быть, и на орден.

— «Знак Почета»? — живо спросил Парамонов, и в этот момент только блестящей кожаной курточки не хватало на нем.

— Может быть, и «Знак»… — согласился Лопарев. — Дело в настоящее время вентилируется.

— Где?

— Известно где — вверху…

— Но-о-о! — удивился Парамонов. — В самом верху?

— Может, и не в самом, а все-таки вверху.

— Тогда в тресте должны знать… Точно! Сегодня-завтра буду звонить в трест насчет новой машины — наведу справочку!

Из кабинета направились посмотреть хозяйство, и тут Рязанцев, улучив минуту, спросил у Лопарева:

— Михаил Михайлович, дорогой, вы не знаете, что Карел Чапек говорил о критиках?

— Мне с Чапеком чаевничать не приходилось!

— «Критиковать — это значит объяснять, как бы я сделал сам, если бы умел…» — вспомнил Рязанцев.