Сергей Залыгин - Тропы Алтая

Солнце светило по-осеннему через негустые тучи, свет был рассеянным, блеклым, и только кое-где по склонам плыли ярко-желтые пятна.

Некоторое время машина экспедиции держалась позади другой — с запоздалыми туристами.

Поеживаясь в холодке, в белых войлочных шляпах, туристы пели о человеке, который не заметил, как к нему пришла седина.

Туристов скоро обогнали.

Вершинин-младший и Лопарев сидели на спальных мешках, прислонившись к борту. Лопарев, наверное, обдумывал что-то, что касалось его встречи с лесничим Саморуковым в лесхозе.

Должно быть, по этому поводу он иногда обращался к Вершинину-младшему. Ветер уносил его слова.

Рита, закутав ноги палаточным пологом, сидела напротив, не спуская с Андрея удивленных глаз. Андреи ее взгляд, должно быть, замечал… Может быть, он даже и стеснялся этого взгляда, может быть, стеснялся потому, что рядом с Ритой не было Онежки… Так показалось Рязанцеву, и он с какой-то поспешностью стал глядеть на Вершинина-старшего.

Подняв меховой воротник кожаного пальто и укрывшись за кабиной, Вершинин-старший сидел на ящиках с экспонатами. Он был слегка простужен, но простуды на этот раз не признавал и не хотел ехать в кабине. Он был не только бодр, но еще и горд. Чем-то он напоминал Рязанцеву бывшего директора совхоза Парамонова. Вершинину-старшему было под шестьдесят, и улыбка и выражение лица утверждали, что годы эти ему не в тягость. Скорее — они Вершинина украшали.

Вершинин-старший закрывал собою половину стекла и проволочной решетки, а через другую половину оконца вид*елась узкая полоска красного свитера: в кабине ехала Полина, и свитер был на ней тот самый, который так недавно и так отчетливо Рязанцев видел с вертолета… Когда Рязанцев вернулся в лагерь после воздушных путешествий, Полина встретила его на тропе опять в этом же свитере и в слезах.

— Ника, милый! Напугал до смерти! — сказала она, всхлипывая и улыбаясь.

— Я? Как это случилось? — удивился Рязанцев.

— Боже мой, какой глупый! Вертолет пролетел над лагерем, назад не возвращался, а в той стороне была такая страшная гроза! Непонятно?

— Это, наверное, ты глупая, Полина, — ответил Рязанцев. Надо ведь было ему сказать какие-то слова.

Он подумал, что, должно быть, навсегда прошло для него время, когда собственные чувства были ему нипочем: он их порождал, он ими и владел.

С возрастом они становились не слабее, а сильнее, только его способность их вмещать, сохранять всегда при себе, была все больше.

Вскоре за Шебалиным, справа от дороги, на одном из склонов заметили первую сосну, отсюда уже начинались сосновые леса, а кедр и особенно лиственница стали встречаться реже.

Сосне приветственно помахали.

Спустя еще несколько часов, когда машина поднялась на взгорок, в небе показались вдруг подъемные краны. Их никто и никогда не замечает нынче в городском пейзаже, но тут заметили все сразу, стали считать, вглядываться в тонкие стрелы, устремленные в небо. Они уже были в окрестностях Бийска.

Вдоль тракта то с одной, то с другой стороны мелькали полосатые столбики.

Столбики эти не отмечали ни населенных пунктов, ни километров — они ограждали путь, но Рязанцев подумал, что, может быть, какой-то из них вот сейчас отметил половину его жизни. Так хотелось ему верить, что только половину, и хотелось подвести какой-то итог, какую-то черту на этом полпути.

Столбик за столбиком, которые он примечал, быстро отставали, совсем исчезали за поворотами, а невидимая черта как будто все еще двигалась вместе с Рязанцевым.

Полина тоже смотрела на дорогу через стекло кабины…

Давным-давно исхожены все тропы на обетованной земле. А между тем…

1959–1961

Новосибирск

СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН