Павел Шестаков - Всего четверть века

— Что ты! Что ты, Серёжка!

Лида положила руку на его растрёпанные волосы и погладила, как ребёнка.

Конечно, ей не хотелось, чтобы кто-то видел их в этот момент, но кухня в праздничные вечера проходной двор, и вошёл именно тот, кому входить не следовало. Вошёл Олег. Вошёл и остановился в дверях. Лида стояла к нему спиной, а Сергей рыдал и соображал плохо, поэтому оба его не видели. Олег посмотрел, однако, в отличие от жены, вмешиваться не стал, усмехнулся только и вышел.

Выйдя из кухни, Олег захватил со стола початую бутылку и направился на один из балконов, ещё существовавших в то время. Балкон уже обветшал, и металлическое витое ограждение шелушилось застарелой ржавчиной. Погода стояла слякотная, туманная, нездорово-гриппозная, и я окликнул Олега:

— Куда ты? В одной рубашке… Простудишься.

— Я-то? Во мне микробы, как в душегубке, дохнут. Спиртного они не выносят, малютки нежные. Хочешь своих доконать?

Он протянул мне бутылку, предлагая выпить без закуски и даже без рюмки.

— Из горлышка? — спросил я.

— По-американски. Неужели шокирует?

— Не хочется. Норму я уже принял.

— Живут же люди, — вздохнул Олег, — норму знают. А по виду ты не очень весёлый.

— Серёжку жалко.

Олег хмыкнул.

— Представляю, каково ему, — сказал я, — хоть и старается держаться молодцом.

— Ни черта он не старается. Проливает слёзы на кухне на пышной груди моей благоверной супруги.

Обычно он сдабривал подобные тирады юмористическими интонациями, но эта прозвучала серьёзно и зло.

— В каком смысле? — спросил я не очень удачно.

— В самом прямом. И грудь, и слёзы отнюдь не аллегория. Так что в некотором смысле ты видишь обманутого мужа.

— Ну, хватил!

— Сейчас хвачу. — В наклонённой бутылке булькнуло. — Я сказал «в некотором смысле». Не в прямом, постельном… пока. Однако же душу излить ему захотелось ей, а не мне или тебе.

— Женщины для этого больше подходят.

— Дурак кто так думает. А он вдвойне. Ему б баб возненавидеть, а он у них утешения ищет. Шило на мыло…

— Если ты ревнуешь, то, по-моему, зря.

— Я ревную? Да пусть они хоть сейчас поженятся. Не выходя из кухни.

— Ты стал злой, Олег.

— Пожалуй. А куда денешься? Об этом во всех антиалкогольных брошюрах пишут… Необратимые явления…

— Неужели это так серьёзно?

Олег произнёс тоном цитаты из старинного романа:

— Судьба попавшего в беду друга взволновала нашего героя.

— Перестань. Разве тебя самого это не волнует?

Снова булькнуло в бутылке.

— Я в порядке. Как сказал поэт, я не хочу судьбу иную.

Мы замолчали Я не хотел выглядеть нравоучительным ханжой, он — медленно вскипал.

И вскипел.

— Нет бога, понял?!

— При чём тут бог?

— А при том, что не венец творения ни ты, ни я, ни они, — Олег махнул рукой в гостиную, откуда слышались голоса, — а машины! Сидят дураки и рассуждают о роботах, киберах, а сами чем от них отличаются? Ведь мы так по-машинному устроены, что машинней нельзя. Как мы друг друга видим? Как мыслящие существа? Чёрта с два! Мы не предмет видим, а заложенное в нём представление. Кто такой Серёжка? Чудный парень, чистейший человек, страдалец. А Лидка? Сама природа! Мудрая и добрая. Терпеливо несёт свой крест. А крест — это я. Бяка, кака, пьяница, дебошир, способный, но не оправдавший… Остряк, пошляк. И не выбьешь этих запрограммированных штампов! Патефонная пластинка у каждого в башке крутится и повторяет, бормочет без конца: способный парень, погубивший себя, способный — погубивший, способный — погубивший…

— Да кто тебе сказал, что погубивший?

— Ну, пусть гибнущий. Не в оттенках дело. А в пластинке, которую никто разбить не может. Ну кто, по-твоему, Серёжка?

— А по-твоему?

Он ответил не задумываясь:

— Эгоцентрик, эгоист, капризный слюнтяй, всё что угодно, только не страдалец!

— Ну, знаешь! По-твоему, он не мучается сейчас?

— Сейчас он мою жену лапает. Какое ж это мучение? Ты что, её никогда в купальнике не видел?

— Олег! Остановись.

Я протянул руку, чтобы отнять у него бутылку, и он отдал.

— Возьми, она пустая. А Лидку я лучше вас знаю…

Он приоткрыл дверь в гостиную пошире.

— Ладно. Оставим страдальца и мою супругу в покое. Пусть утешаются. Послушай-ка этих олухов!

Говорил кандидат Коля.

— Мы считаем, что атмосфера в системе Сатурна метановая. Это действительно мёртвый газ. Но не исключено, что она азотная. Воздушная азотная оболочка, облака, даже дожди, возможно, целые моря жидкого азота на поверхности, где температура выше. В морях льды из какого-нибудь соединения типа аммиака…