Жан д'Ормессон - Бал на похоронах

Общество рушилось под гнетом собственного успеха, или того, что греческие трагики называли «бесстыдным удовлетворением», чрезмерной уверенностью в себе. Банкиры выбрасывались в окно, маклеры разорялись повсеместно; эти подземные толчки, передаваясь от одного к другому, охватили чуть ли не весь мир; богатые становились беднее или почти бедными, а бедные теряли работу и впадали в нищету. Этот финансовый крах 1929 года занимает второстепенное, но почетное место в длинном списке катастроф, которыми был отмечен двадцатый век. Мировые войны, «прогресс» средств уничтожения, человеконенавистнические идеологии, впрочем, так же, как и завоевания науки и техники, призывы к справедливости и миру, распространение телевидения и электроники, — все это говорило о том, что мир унифицируется и превращается в единое огромное предприятие. И царят в нем деньги…

В то время, когда Мэг появилась в Нью-Йорке, отзвуки этого краха еще ощущались, и собенно — в самих людях. Были затронуты их деньги, которые для многих были самым дорогим в их жизни — дороже семьи, верований, традиций, религии, — и тогда люди переставали верить во что бы то ни было вообще…

«Сухой закон» — это было другое дело. С одной стороны, алкоголь все-таки более веселое дело, чем банковское; с другой — даже более трагическое: обвальное падение курса на Бирже дало все же меньше трупов (!), чем запрет на продажу и провоз спиртных напитков. К тому времени «сухой закон» действовал уже с десяток лет. В тот вечер, когда Мэг выплясывала как сумасшедшая со своими новыми приятелями, в воздухе уже витало предчувствие конца «сухого закона» и будущих бед, вызванных его последствиями. Сам этот запрет был признанием общества в своем бессилии, да в современном объединенном мире и невозможно противостоять силой изменениям в нравах и общественном сознании. А явным следствием «сухого закона» стал чудовищный расцвет американской мафии и усиление могущества древней и всегда новой профессии — гангстера.

Первая американская ночь Мэг была в разгаре, и молодая женщина постепенно забыла о своих недавних плосковолосых приятелях, которые ее сюда привели. Она переключилась на двух других, которых также поразила ее красота, они гораздо интереснее, они убрали с глаз долой ее приятелей, просто хлопнув их по плечу, и теперь забавно и трогательно ухаживают за ней. Они явно очень крепко связаны между собой, и это интригует молодую женщину. Одного зовут Мейер Лански — он еврей. Другой — Чарли Лючиано, но все зовут его Счастливчик. Он итальянец. Мэг, несмотря на свой молодой возраст, многое уже повидала. Она — кто угодно, но только не очаровательная идиотка. И вскоре она поняла главное про этих молодчиков, которые перехватили ее у двух раздосадованных попрыгунчиков, неспособных противостоять более сильным парням и дующихся сейчас в углу: что они ходят по краю закона, если уже и не по другую его сторону.

Они были не первыми, кто бросил вызов обществу, живущему под многозвездным флагом. Уже более двухсот лет живы легенды об американских гангстерах и о войнах между их группировками. На протяжении всего 19-го века «Разговорчивые парни», «Дохлые кролики», «Рассветные парни», «Заткни уродов», «Болотные ангелы», «Сорок воров» или «Белые руки» оспаривали друг у друга выгодные делишки, женщин, игру и жизненное пространство на мостовых американских городов. Постепенно на основе этносов — связи внутри них сохраняются на удивление прочными на этой земле иммигрантов — возникли три большие группировки, более живучие, чем прочие: ирландцы, евреи и итальянцы.

Согнанные с родины нищетой, кульминацией которой стал ужасающий голод 1845–1847 годов, ирландцы прижились здесь давно. Евреи, бежавшие от «pogroms» из Восточной Европы, появились здесь в массе к середине XIX-го века и поначалу чувствовали себя беззащитными перед итальянцами и особенно — перед ирландцами. Но постепенно они научились сражаться с ними на равных и отвечать ударом на удар. Они постепенно сменили свои «штетль», «лашуль», «бармицва» и чтение талмуда на бильярд и подпольные игровые залы. При этом язык пулеметов они зачастую подкрепляли библейскими притчами.

Итальянцы, как и ирландцы, издавна участвовали в гангстерских войнах, которые никогда не кончаются и подпитываются от самих себя. Это были бандиты «старого образца»: черный глаз, густые усы, ярко выраженный вкус к вендетте и символическим убийствам. Этот типаж прекрасно представлен в «Крестном отце». По аналогии с Питом-пистолетом — легендарной фигурой в истории Дикого Запада, — гангстеры-евреи презрительно окрестили таких «пит-длинный ус». Впрочем, нравится это или нет еврейским хозяевам криминального мира: клану Ротштейнов, являющему собой гангстерского «предтечу», великого предка, этакого «Моисея» всей их криминальной истории, который вдохновил Скотта Фицджеральда на создание образа Мейера Вольфсхайма в «Великом Гетсби», и всем этим Лепке, Шапиро, Шульцам, Кохенам, Танненбаумам, но главенствуют на ниве подпольной преступности все же «усатые питы» — итальянцы. А начиная с 1926-го года они получили еще и неожиданное подкрепление. Муссолини, пришедший к власти в Риме в 1923 году, разгоняет «Почтенное сообщество» на Сицилии, «Ла Ндрагетта» в Калабрии и «Ла Каморра» в Неаполе. И начинает действовать пресловутый «эффект бабочки», по которому трепетание крыльев бабочки в дебрях лесов Амазонки неизбежно должно вызвать тайфун в Японии на другом конце света. Так, изгнанные из пределов Неаполя и Кастелламаре, из деревень Сицилии и знаменитого Корлеоне, гении организованной преступности высаживаются на Манхеттене.