Конечно, это я удрал из дома, сжег за собой мосты, порвал все связи. Тогда мне казалось, что я совершаю побег из гнетущей тесноты, из тупика допотопных, мелочных условностей. Чтобы угодить в еще худший тупик.
Да что уж там — худший. Безнадежность — всегда самое невыносимое состояние. Хуже нет. И только обратив несчастный взор назад, мы вдруг начинаем воспринимать старые узилища как прямо-таки уютные. Благословенные, мирные пристанища. Да это подаяние, вдруг ударяешь ты себя по лбу, как же можно было его когда-то отвергать! А это, без сомнений, нелепость и иллюзия.
Согласен, упорство, чтобы не сказать самоотверженность моих родителей, с которой они всегда цеплялись за то состояние, которое называли жизнью, может даже принести облегчение на те несколько часов, когда я подвергаю себя этому состоянию. Ничто не меняется, палисадник перед домом с альпийскими горками и маленькой хижиной на вершине, ритуальный послеобеденный кофе с пирожными. Осмотр плодовых деревьев, яблонь и груш, отец обожает их обрезать, прививать и облагораживать, это хобби отца стало делом его жизни. Ужин с блюдом колбасной нарезки и маринованными огурцами, потом обязательный консервированный компот на десерт. А для внуков в буфете в гостиной полный ящик сластей и соленостей, бери сколько хочешь. И уже заранее, до самых мельчайших подробностей, знаешь, чего тебе ждать, что тебе скажут и какими словами.
И главное, Люци, похоже, наслаждается здешним однообразием и ненарушаемым покоем. Детям нужен родной дом, семья, рамки и твердое место в мире. А ваше дело, ваш долг обеспечить им это место. Все прочее — как живется вам, чего хотите вы — не имеет значения. Эти проповеди, произносившиеся отцом в то время, когда мой разрыв с Петрой мало-помалу обретал законченную форму, разумеется, остались у меня в памяти. Не меньше, чем вымученная улыбка и ласковые уговоры матери, ее бесконечные «Ничего, обойдется, как-нибудь уладится». Ничего не уладилось, ничего. И побывав у них в очередной раз, я в очередной раз понимаю почему. Потому что есть цена, которую надо заплатить, чтобы все уладилось. Чтобы обошлось.
Им всегда, сколько я помню, было нечего сказать друг другу. Они построили этот дом в конце шестидесятых, когда у маленьких людей вдруг появилась такая возможность. Обязанности по дому раз и навсегда классически распределены. Раз в год поездка на озеро Гарда. Во всем остальном они идут разными путями, если вообще можно говорить о путях. Папашины деревья, шахматный клуб, мамина страсть к вышиванию перед теликом, занятия в секции женской гимнастики по средам. Они всю неделю, кроме воскресенья, когда на обед жаркое, расхаживают в спортивных костюмах для бега и удобных сандалиях. И таким порядком проживают свою жизнь, высиживают, просиживают ее в самодельных четырех стенах, в деловом молчании. Ждут приезда внуков, безудержно задаривают их последним новомодным дерьмом. Младшую дочку моей сестры они осчастливили какими-то сладкими, косолапыми мышками-обманками, двух старших — дорогущими роликами «Inline-Skates» со всей положенной экипировкой. Теперь вот начали собирать деньги для Люци, чтобы к восемнадцатилетию подарить ей машину. И банковские счета внуков, конечно, постоянная тема их разговоров. И столь же неизбежные упреки в мой адрес, ведь я недостаточно забочусь о том, чтобы дать Люци хорошее образование.
Посему тебя вряд ли удивит, что, собираясь сегодня заскочить, так сказать, в отчий дом, я совершаю геройский поступок. Тем более без предупреждения, «спонтанно», к чему отец, прощаясь со свойственной ему неуклюжей манерностью, призывает меня всякий раз. «Ты знаешь, мы тебя в любое время спонтанно милости просим» — буквально эту сентенцию он всегда и произносит. Так он, видимо, проявляет свою нежность.
В последнее время я настроен миролюбиво даже по отношению к ним. По крайней мере с тех пор, как был вынужден признать, что с треском провалился по всем статьям и направлениям, которые когда-то, и не только мне, казались выходом на широкую дорогу. И я, и они потерпели, так сказать, крах, это сближает. Ибо даже такие простые, необразованные люди, как мои родители, несмотря на сытое, обманчивое равновесие, в котором они окопались, в какой-то момент инстинктивно почувствовали, что жизнь не задалась. В осознании близкой смерти их гложет душевная боль. Ведь то, что они, по их словам, построили в поте лица, не вызывает никакого интереса даже у родных детей. А это все, что у них есть. И больше ничего действительно не было.
Читать дальше