Захар Прилепин - Обитель

У него хватило выдержки — или усталой отупелости последних двух суток — не торопиться. В последнее мгновенье он ослабил руки — полено юркнуло вниз — Артём поймал его за самый конец и с разворота ударил в голову того, кто его нагонял.

Это был Ксива, который, сделав два, ещё с прежнего разгона, шага куда-то вбок, завалился на колено и помешал Шафербекову, полетевшему через него кувырком.

В руке Шафербекова был нож — нож выпал и прокатился по булыжнику.

Артём, сразу после удара выронивший своё полено и по инерции отступавший назад, всё видел — и Шафербекова, и нож, но ему уже недоставало бешенства и мужества на то, чтоб устроить здесь резню.

Он ударил по ножу ногой так, чтоб тот отскочил куда подальше, и, развернувшись, побежал.

За ним никто не гнался.

— Битый фраер! — шептал Артём. — Я битый фраер! Битый фраер двух небитых блатных перебьёт!

Его разбирал отчаянный смех.

Неподалёку от корпуса он перешёл на шаг и снова потрогал пропуск: здесь, нет? Не выпал?

Да на месте, на месте, иди уже прочь со двора.

Утром, сразу после гудка, чуть ли не привычный уже Артёму, явился за ним красноармеец: опять в ИСО.

«Как посыльного гоняют за мной», — посмеялся он, раздумывая, стоит ли чего брать на Лисий или оставить всё здесь. Посылку у матери так и не взял. Ну, Галя потом привезёт.

— Поторопись, — сказал красноармеец.

«Я тебе потороплюсь сейчас, остолоп», — мысленно ответил Артём. Мог бы и вслух сказать, но зачем.

Он выспался. Жизнь, хоть кривая на лицо и стыдно пахнущая, настырно возвращала свои права. Он не желал ни за что отвечать. Бегущие с острова и готовящие смерть другим знают, что взамен им могут предложить их собственную смерть. Режущие других на части помнят, что их тоже могут разрезать и засолить в соловецком море. Артём же больше всего на свете хотел прибирать за лисами.

Кормушки на Лисьем острове были с крышками, и крышки надо было непременно закрывать, потому что лисы имели дурное обыкновение гадить туда, откуда ели.

Знания о кормушках и лисьем характере Артёму было вполне достаточно для продолжения жизни. Других знаний ему не требовалось.

В келью вошло сразу несколько человек: дневальный, командир роты, двое лагерников с кешерами — заселялись, наверное.

— Тебе чего тут надо, шакал? — с порога заорал командир второй роты на Артёма.

«Озверели, что ли, с самого утра», — подумал Артём, мелко моргая, словно его одолела мошкара.

— Ходит сюда второй день как к себе домой — я ж не знал, что его перевели, — приговаривал дневальный подобострастно, одновременно косясь бешеным собачьим глазом на Артёма. — Я ж его помню, а что перевели его — он не сказал, идёт в роту, как на свою квартеру.

— Твоё место где, шакал? В зверинце! — ротный сделал шаг к Артёму, чтоб зазвездить ему кулаком промеж глаз, но тут стоял красноармеец, который неизвестно с чем пришёл и мешал свершиться скорому суду. — Постоялый двор себе нашёл? Выметайся отсюда пулей!

Артём и так выметался.

Заметил, что, судя по отчуждённому выражению лиц, заселявшиеся лагерники не чувствовали никакого сочувствия к нему — но, напротив, душевно поддержали бы ротного, если б Артёма бросили на пол и потоптали.

— Как в норе спал, шакалья морда, — вослед уже рычал ротный: он сорвал с кровати присыпанную землёй простынь и бросил Артёму вслед.

Артём поймал её и, не зная, куда деть, накрутил на руку.

«Никто меня, битого фраера, ударить не смеет, — посмеивался Артём. — Вот, даже простынку отдали…»

Развернув её и чуть перетряхнув, Артём накинул простынь на плечо и пошёл, как в белом, пусть и грязном, плаще.

Красноармейцу было всё равно, да и в монастырском дворе никто внимания не обращал — на Соловках и не так ходят… может, парень всё своё имущество носит на себе.

«…Это у меня носовой платок такой, — дурачился Артём. — Пусть Крапин обзавидуется».

В ИСО шедший первым красноармеец направился не вверх по лестнице, а в другую сторону, по нижнему этажу, и Артём остался его дожидаться: может, служивому надо к товарищу разжиться махорочкой.

Хотя сердцем он всё уже понял.

Понял даже, когда ещё дурачился с простынёй.

— Чего встал? — гаркнул красноармеец, бегом вернулся к Артёму, схватил за шею и толкнул впереди себя и кулаком ещё добавил промеж лопаток.

Они спустились по древним каменным ступеням вниз, в подвальные помещения, красноармеец постучал в железную дверь кулаком, оттуда спросили: «Кто?». «Горяинова привёл», — ответил красноармеец, ни одной буквы в его фамилии не перепутав.