Наталья Нестерова - Уравнение со всеми известными

Анна наклонилась к сыну, успокоила его. Зачем было вообще тащить сюда детей? Столько народу, глазеют на нее. Она видела себя в зеркале перед уходом из дома — голова повязана черным шелковым платком, черные глаза, синие круги под ними, сухие бледные губы. Плевать, как она выглядит. Скорей бы все кончилось. Музыка жуткая, женщины плачут — детей ее пугают. Она нащупала в кармане таблетку. Надо найти время, улизнуть куда-нибудь, выпить. Воды нет, проглотит без воды. Слова говорят. У мужиков лица, словно лимонов наелись. Что? Надо прощаться? С кем?

— Аня, — тихо подтолкнула ее сестра, — подойди попрощайся с Юрой.

Она подошла к гробу, держа детей за руки. Несколько секунд они стояли молча, смотрели на Юру. Дети заплакали, Анна прижала их головы к себе — Дашину к плечу, а Кирюшину к животу. В ее сознании вдруг вспыхнула светлая полоска, осветила не сумеречную часть и не реальную, а какой-то участок будущей жизни. Даже не ее жизни, а Юриной. Анна чувствовала вздрагивающие тела детей, но все окружающее куда-то пропало. Остался только спящий Юра. Он уходил, не сказав, не сделав очень многое. Большой сильный человек рвал нити, связывающие его с миром. Его потери несоизмеримы с их переживаниями. Он должен очень страдать. Надо его успокоить.

— Ты не волнуйся, — сказала ему Анна, — ты иди. У нас все будет хорошо. Я знаю, что ты нас любишь. И мы всегда будем любить тебя. Ты самый лучший человек, самый красивый и самый сильный. Юрочка, не беспокойся о нас. Я хочу, чтобы ты был спокоен. У нас замечательные дети, — Анна поцеловала их макушки, — правда? Они похожи на тебя. А когда вырастут, будут еще больше похожи, вот увидишь. Я знаю, что ты меня слышишь, я буду всегда разговаривать с тобой. А ты обещай, что будешь беречь себя.

Ей хотелось сказать: не простужайся, правильно питайся, не выходи на улицу с мокрой головой, но она сдержалась. Наклонилась и поцеловала Юру в лоб. Отпустила детей, погладила холодные Юрины руки. Дети боялись вслед за мамой поцеловать мертвого отца, замерли испуганно — вдруг это нужно обязательно делать.

— Просто попрощайтесь с папой, — сказала им Анна.

— До свидания, папа, — прошептал Кирюша.

— До свидания, папа, — всхлипнула Даша.

Они снова заплакали. Анна увела их от гроба. Нельзя заставлять детей проходить через подобные испытания. Или можно? Ведь это один раз в жизни, ведь это их отец.

В тишине громадного зала, заполненного людьми, было слышно каждое слово Анны. Сусликов стоял позади всех в самом углу. Он вышел на улицу и побрел к кладбищенским воротам. Он навсегда потерял Анну. Он никогда ее не знал. Он вел себя как последняя сволочь, обвинил ее в убийстве. Сегодня он напьется. До потери сознания.

Прощание затянулось, потому что было очень много людей, потом долго ехали в машине, стояли в пробках. За длинным поминальным столом говорили речи, друзья рассказывали о Юре, выпивали не чокаясь. И рефреном звучало: вечная память, земля ему пухом. Анна совсем обессилела, не слушала, не ела, машинально поднимала рюмку, подносила к губам и ставила на место. Потом она пожалеет, что не запомнила того, что говорилось, что этого не слышит Дарья (детей отправили к Вере), что они не расскажут Кирюше. Последний праздник в Юрину честь. Больше такого не будет никогда.

На ночь она выпила три таблетки, а в обед следующего дня Галина Ивановна с трудом разбудила ее. Вася уезжал, хотел попрощаться.

Анна пила горячий кофе, слушала и думала о том, что у Васи отвратительные зубы. Почему он их не вылечит? Как можно так запускать себя? Провинциальное бескультурье. Она кивала Васиным словам: Володя остается, его вещи он передаст с поездом, Танины вещи тоже, она дала список. Вася запнулся и все-таки заговорил о самом болезненном. Он-де не осуждает Татьяну, он всегда знал, что она человек другого масштаба, но все-таки двадцать лет прожили — и слава Богу. “Рохля, — обозвала Анна мысленно, — манная каша. А раньше мне казался чуть не святым”.

— Знаешь, — сказал Василий, — они мне, ну, представитель этого нового Таниного мужа, они мне деньги предложили. Тысячу долларов.

— И взял бы, — обронила Анна.

— Да что ты? — поразился Вася. — Как можно? Я ведь ее не продаю! Я хочу, чтобы ей лучше было, чтоб счастлива была.

Прежде Анна восхитилась бы его благородством, а сейчас он ей казался растяпой. Его наивная книжная правильность навевала скуку. Все навевало скуку. Рано пить таблетку, но очень хочется. Анна злилась на стрелки часов, которые ползли слишком медленно.