Наталья Нестерова - Уравнение со всеми известными

— Остальные давайте отдадим в какой-нибудь детдом, — предложила Даша.

— Давайте, — кивнула Анна. — Что с Ириной? — спросила она.

“Только бы не видеть сейчас Иру, — подумала она, — вообще не заходить в ту квартиру. Не могу, не пойду”.

— Все в порядке, — сказала Таня, — она убирает в квартире, разбирает Юрины вещи. Костя оставил тебе таблетки. Очень строго велел — одну днем и одну на ночь. Выпей, пожалуйста. Вот эту нужно днем.

— Нет, — отказалась Анна, — никаких таблеток.

— Аня! — На кухню вернулась Галина Ивановна, говорившая по телефону. — Там какой-то мужчина. Уже третий раз звонит, тебя требует. Что сказать?

— Я подойду. Это был Сусликов.

— Что происходит? Ты даже позвонить не можешь? — обиженно начал он.

— Дима, у меня умер муж, — тихо сказала Анна.

— Когда? От чего?

— Не знаю. Какая разница. — Она чуть не сказала “какая тебе разница”. — Извини, я не могу говорить — положила трубку.

Ей не хотелось Диминых соболезнований. У каждого человека, который переживает горе, должен быть другой человек, кому он может выплакаться, чьи слова утешения будут для него самым действенным лекарством. У Татьяны есть Игорь, у Веры есть Костя, у детей есть мама. У нее нет никого. Дима не виноват в том, что ей не хочется броситься в его объятия и закрыться от горя его руками.

Анна не знала, чем заняться. Надо заняться похоронами. Она позвонила в похоронное бюро и вызвала агента. Дети смотрели на нее и чего-то ждали. Что она могла им сказать?

Сусликов несколько секунд слушал короткие гудки в трубке. Потом нажал на рычаг, пододвинул к себе справочник и стал накручивать диск — выяснять, где проводится вскрытие Юрия Самойлова. Через час он был в патологоанатомическом отделении одной из городских больниц. Показал удостоверение, поговорил с врачом, взял копию заключения.

Он вышел из прозекторской и глубоко вдохнул чистый воздух. В анатомичке всегда неизбывно воняет мертвечиной. Хотелось напиться — так, как не напивался ни разу в жизни, — вдрабадан, в хлам, в клочья. Напиться и забыться, забыть Анну, ее волосы, руки, глаза, ее смех и стоны. Забыть о ее муже. К чертовой матери забыть обо всем мире! Сусликов поехал к Анне домой. Дверь ему открыла пожилая женщина.

— Вы из похоронного бюро? — спросила она.

— Из похоронного, — буркнул Дима.

— Вот сюда, в комнату, — провела она Диму по коридору.

Анна сидела на диване в окружении детей — худенькой девочки с длинными ногами и острыми коленками и мальчишки возраста его сына. Они рассматривали толстую книгу, которая лежала у Анны на коленях. В комнате была еще одна женщина, похожая на Анну. Очевидно, сестра. Старшая или младшая — не разобрать. Она вязала на спицах.

— Дима? — Анна подняла голову. — Ты? Зачем? Извини, — поправилась она, — проходи.

— Мне нужно, с тобой поговорить. — Дима шагнул в комнату. — Наедине.

— Даша, Кирюша, пойдемте со мной. — Татьяна вывела детей и плотно закрыла дверь.

Сусликов повел себя странно: упал в кресло, обхватил голову руками.

— Анна! Анна! Что ты наделала! — простонал он.

Анна нахмурилась, пыталась вспомнить, что она могла наделать.

— Я виноват, — Дима отнял руки от лица, сцепил их в замок, — подтолкнул тебя. Я помню этот разговор, что ты выйдешь за меня, если его не будет.

Анна поразилась: как он может сейчас говорить об этом! Она смотрела на Сусликова и не узнавала его. Изменились только декорации — обстановка квартиры в Загорье на ее комнату, — а перед ней другой человек.

— Аня! — Сусликов раскачивался в кресле, словно в трансе. — Аня! Это преступление! Уголовное преступление! Как ты могла? Я любил тебя, но нельзя убивать людей! Людей нельзя убивать!

О чем он говорит? Как не вовремя и не к месту Суслик впал в истерику. Какое отношение имеет она к преступлениям, которые он расследует? Он всегда ставил свою работу выше других человеческих занятий, и Анна молча соглашалась с ним. Но не в данную минуту обсуждать с ним производственные проблемы. Ни грамма сочувствия, только бурное переживание каких-то своих неприятностей.

— Дима, — заговорила Анна, — мне очень тяжело. Я понимаю, что у тебя тоже есть трудности, но сейчас я не в силах…

— У меня трудности? — Он перестал раскачиваться и откинулся на спинку. — Ты это называешь трудностями? Ты все рассчитала — я покрою тебя, замажу, дело закроют. Только почему ты не обговорила со мной все заранее? Ты знала, что я на это не пошел бы! А теперь ты меня… потому что я без тебя… — Он заскрипел зубами.