Наталья Нестерова - Бабушка на сносях

Рецепт яда мне теперь известен (тираны и деспоты его и не скрывали, внимательнее читайте историю): изнурительное ожидание и надежда на спасение.

В целях самосохранения психики не хочу дословно вспоминать свой диалог с завотделением женской консультации. Уйду в сторону. Например, есть повод наказать свой снобизм, с каким я на первых порах взирала на жителей провинции.

Тепло им отключают, зарплату не платят, улицы от снега не убирают, шпана в подъездах бесчинствует… А они? Терпят! Ждут чего-то. Случаются акции протеста (Ганди бы умилился): сотня здоровых мужиков, у которых семьи год недокормленные, объявляют голодовку. Лежат на матах в заводском спортзале, пьют воду, надеются, что их покажут по центральному телевидению, а тогда, возможно, и деньги вернут.

В детстве я терзала родителей, и они так и не смогли дать мне внятного ответа. Вот показывают в кино: громадная колонна военнопленных плетется по дороге. Колонну охраняет десяток фашистов с собаками. Но наших ведь сотни, целая армия! Почему не бросятся на охранников? Не задавят их? Большинство спаслось бы! Пусть даже меньшинство! Или из более давней истории. Белогвардейцы ведут красных на расстрел под дулом винтовок со штыками. Наших, красных, дюжина. Расстрелыциков пятеро. Смять их голыми руками! Все равно погибать! Нет! Понуро, покорно идут под прославляющих их героизм голос диктора. Как бараны! В юности читала про холокост.

Более всего поразило: в концлагерь, к печам привезли очень много евреев, случился затор. И среди них самих нашлись организаторы! Те, кто устанавливал порядок постепенного, без давки, прохождения к печам. Первых пропустили женщин с детьми…

Не судите, да не судимы будете! Ерунда! Надо судить и быть судимыми! В провинции живут такие же гомо сапиенсы, как и в столице. И в одинаковых ситуациях те и другие действуют одинаково. За пять часов я превратилась в хныкающую попрошайку. Что будет со мной через пять лет?

Чехов писал: «Провинция высасывает мозги». А сам он с Луны прилетел?

Плохо помню, как вышла из поликлиники, доплелась домой. Я сидела на диване и тупо смотрела в стену.

Пришел Игорь, переобулся в домашние тапочки и переоделся в старенький спортивный костюм, вымыл руки в ванной. Что-то говорил, я не вслушивалась. Игорь зашел на кухню и дважды повторил недоуменный вопрос:

— А где ужин? Кира, разве ты не приготовила ужин? Почему?

— Извини, плохо себя чувствую, — не двинулась с места.

Я впервые пожаловалась на здоровье. И вызвала у Игоря не порыв участия, а легкий приступ страха. Он не просто побаивался моей беременности. Он относился к ней с физиологической брезгливостью. Разговор о возможном усыновлении и покупке кроватки — высшее достижение Игоря в борьбе с собственным отвращением. И речи не могло идти, чтобы я у него попросила помощи в медицинских делах или заикнулась о физических деталях моего состояния. Игорь потерял бы последние волосы от расстройства! Я должна беречь своего благодетеля.

Пока Игорь готовил ужин, я накручивала диск телефона. Отказали в медицинской помощи, во спасении — мир не рухнул, только часть его обвалилась. Чтобы слегка ее восстановить, мне необходима поддержка. Пусть иллюзорная, пусть только голоса любимых услышать.

— Слушаю! Алло! — ответил голосом делового, занятого человека Олег. — Говорите! Не слышно, перезвоните! — и отключился.

Несколько минут я блаженно прижимала трубку к груди, точно Олег мне в любви объяснился и все невзгоды легко руками развел.

Невзгоды остались при мне. Я набрала домашний московский номер.

— Да? — недовольный голос Лешки. — Ну? Говорите? Слушай, пацан! Я же слышу, как ты пыхтишь! Ну, давай мороси! Все твои шуточки давно известны! Пацан! Не балуй! Маму слушайся и кушай манную кашу!

Лешка бросил трубку. Я слушала короткие гудки и тихо смеялась, вспоминая. Был в детстве моего сына позорный период, когда он с приятелями хулиганил по телефону. Я случайно их застукала.

Пришла с работы, они не услышали. Стояла в проеме двери и наблюдала, как рвут друг у друга трубку, набирают какие попало номера и что только не несут! Они пугали людей нашествием крыс, сообщали о пожаре в соседней квартире и даже быстро проговаривали нецензурные конструкции, которые я не рискую повторить.

Сейчас мне смешно, а тогда негодованию не было предела. Я им устроила большую взбучку.

— Кирочка! — раздался рядом голос Игоря. — Ты по межгороду звонишь? Конечно, если острая необходимость… Но ты звонишь каждый вечер, придут счета…