Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Она тащится из последних сил вдоль Темзы и смотрит на огни Шекспировского театра и театра Пинтера на противоположном берегу, на посещение которых Лоренс так и не нашел время. Теперь она, не обремененная обществом трудоголика, может посещать любые театры по своему желанию. Но желания нет. Поднимаясь помосту Блэкфрайарз, она ощущает в коленях напоминание о Хэмпстед-Хит. Что ж, сегодня она прошла миль пятнадцать, если не двадцать.

Пустая трата времени. Ей давно пора заняться работой над новыми иллюстрациями. Успех «Ивана» побуждал к новым проектам — но разве это выход? Совсем недавно никому не было дело до Ирины Макговерн и ее детской книги, а она готова была пожертвовать правой рукой, чтобы оказаться в ее теперешнем положении. Но сейчас у нее есть своя аудитория, а она мечтает, чтобы ее не было. Если взять за ориентир унизительную фразу Рэмси, его вежливый отказ, полученный в феврале, то можно вывести собственное правило: «Ладно, ты получишь то, что хочешь, но тогда, когда тебе это уже не будет нужно».

Обстоятельства изменились, Лоренс нашел спасение в работе — в ней была необходимая ему холодная размеренность, нудность, притупляющая эмоции. Однако она не в состоянии похоронить себя под грудой листов бумаги. Самое мрачное искусство все же основывается на жизнелюбии, требует сил, которых в ней больше нет.

Приближаясь к дому, она пробегает глазами современные постройки и жадно вглядывается в стены из красного кирпича. Ей необходимо вновь обрести то чувство причастности к миру, далекому от Брайтон-Бич, от постоянных уколов матери, дающих ощущения неуклюжести и никчемности. Однако она вновь ощущает себя иностранкой и невольно задается вопросом, почему она здесь. Они приехали в Британию из-за Лоренса и его места в «Блю скай». Зачем она смакует полюбившиеся выражения — поднять пыль, например, — британцы такие же люди, как все остальные, но она не часть этого народа. Конечно, сейчас в городе полно американцев, а по праздникам и «новых русских», говорящих на непонятном ей новом сленге. Она не чувствует себя особенной. Более того, она ощущает себя всеми покинутой, словно ее одну высадили во время остановки и самолет улетел без нее. Может, возвращение в США поможет избавиться от кошмара, преследующего ее каждый вечер: гнетущей необходимости вернуться «домой», хотя она и есть дома.

У дверей квартиры она долго возится с ключом. Лампочка не горит. Последнее время она совсем забросила хозяйственные дела; постоянно забывает позвонить в управляющую компанию в рабочие часы. Квартира также встречает ее темнотой. Теперь шторы на окнах постоянно задернуты. Она нащупывает выключатель. Убийственная тишина. Она поддерживала соседей, почти десять лет боровшихся за закрытие Тринити-стрит для движения транспорта. Ведущая на юг узкая улочка исторического центра в часы пик заполнялась машинами, поджимающими друг друга бамперами. В течение многих лет она наблюдала из окна за водителями, слушала их крики и сигналы клаксонов. Через несколько дней после ухода Лоренса власти района Саутуорк приняли решение, и она получила то, о чем мечтала, — депрессивную тишину. Теперь она скучает по реву моторов и раздражающим сигналам водителей, дававших оптимистическую уверенность в существовании рядом людей.

Она прежняя была бы удивлена тем, что сейчас включает телевизор. После многолетней борьбы с Лоренсом за сокращение проводимого перед телевизором времени она не выключает его весь вечер. Что ж, телевизор стал вполне сносной заменой движению машин под окном; не играть же ей в «Эрудит» одной.

На Би-би-си показывают анонс предстоящего чемпионата мира в Шеффилде. Она спешит переключить канал. Она не будет мучить себя. И дело не только в том, что Рэмси больше не играет.

Он позвонил вскоре после того, как отверг ее предложение в «Бест оф Индия», чтобы узнать, как у нее дела. Она неуверенно заметила, что они могли бы по-прежнему дружить. Взрослые люди, как правило, не предлагают дружбу открыто, она вела себя скорее как Иван в ее получившей награду книжке. Рэмси хмыкнул, но потом, видимо опасаясь вновь ранить ее чувства, выложил все начистоту.

Она извинилась, что ничего не заметила в ресторане, слишком была поглощена своей собственной опустошающей душу трагедией. Она несколько раз заходила в Хакни и видела, что у них с Рэмси схожие болезни и выздоровление может протекать одинаково — если она потакала тщеславию Рэмси, ему неизменно становилось лучше. Несколько раз она встречается с навещавшими его звездами снукера. Особенно внимательны Стивен Хендри и, что удивительно, Ронни О'Салливан, и ей становится стыдно за то, что она когда-то считала Стивена занудой, а Ронни неотесанным парнем. Хендри обладает тонким чувством юмора, О'Салливан великодушием. Она приносит Рэмси пастуший пирог и рисовый пудинг, хотя сомневалась, что он все это ест. Все же они не столь близки — пока, по крайней мере, — чтобы она могла помочь ему с тем, что ему действительно необходимо: принять ванну или вынести судно. К нему, конечно, ежедневно приходит медсестра из Государственной службы здравоохранения, удивительно располагающая к себе ирландка среднего возраста, несомненная поклонница снукера, всегда старающаяся поскорее выпроводить визитеров. Ирина не упускает случая подразнить Рэмси, что медсестра по уши в него влюблена. Ослабевший и постаревший, он смеется этой шутке с большим весельем, чем она рассчитывала. Несмотря на печаль всего происходящего, она радуется, что ее забота кому-то нужна. Когда он начинает убеждать ее не приходить и жить своей жизнью, она искренне отвечает, что это он делает ей одолжение. Она действительно так считает.