Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

На следующий день, в понедельник, Ирина договорилась встретиться с сестрой в кафе, поэтому ушла из номера, когда Рэмси еще спал и не имел возможности подумать о том, сколько бутылок вина было выпито за ужином с ростбифом.

Встреча вдвоем должна была стать компенсацией за то, что не только ее мать, но и Татьяна не явилась на ужин, ведь, как объяснила сестра, это могло быть расценено Раисой как принятие стороны старшей дочери.

К моменту их встречи в «Старбаксе» на Бродвее Ирина не раз поблагодарила судьбу, что та воспротивилась присутствию Татьяны на вчерашнем мероприятии. Сестра была ненадежным союзником и непременно бы рассказала о пьяной выходке Рэмси матери, а это бы еще раз подтвердило правоту составленного ей мнения о муже.

— Выглядишь не очень, — констатировала Татьяна после обычных медвежьих объятий. — Ты ведь победила, как я прочитала сегодня утром в «Таймс».

— Ну, как говорится, победа еще не все. — Ей необходимо подавить желание выговориться; сплетни неминуемо долетят до Брайтон-Бич. — Знаешь, когда получаешь все, о чем мечтала, ощущаешь себя подавленной.

— Разве ты не была бы более подавленной, если бы проиграла?

— Хм… возможно. Капучино? И кексы. Умираю от голода.

Когда Татьяна отправилась за пропитанием, Ирина задумалась о том, что единственным человеком, с которым она бы хотела сейчас поговорить, был Лоренс; для нее оказалось пыткой осознавать, что он в данный момент где-то рядом в городе.

— Хочешь посплетничать? — весело сказала она, когда сестра вернулась. — Лоренс женится.

— Не может быть! На ком?

Ирина нахмурилась:

— Черт. Я забыла спросить.

— Не такая уж и классная сплетня, сестренка. Ну и какие у тебя чувства?

Ирина сделала глубокий вдох.

— Рада за него. Очень рада.

— Уверена? Радостной ты не выглядишь.

— Ну… в этом есть и грустная сторона, — осторожно начала Ирина. Ее желание избежать темы превратит их встречу в фарс. — Теперь между нами все действительно кончено. Эпоха завершилась. Как бы то ни было, она была счастливой.

— Как ты узнала?

— Лоренс присутствовал вчера на вручении премии. Он был в Нью-Йорке, и я его пригласила.

— Представляю, как это выглядело.

— Ничего подобного, — с жаром запротестовала Ирина. — Рэмси адекватный человек, кроме того, мы все взрослые люди. Рэмси даже был рад видеть Лоренса, был благодарен мне, что я его позвала. Они всегда симпатизировали друг другу, болтали о снукере, как в старые времена.

— А как дела у вас с Рэмси?

— Прекрасно, — спокойно ответила Ирина — если уж она начала врать, надо делать это изящно. — Он был на седьмом небе, когда я вчера получила премию. Пел мне дифирамбы перед окружающими. Я даже смутилась. Пришлось сказать ему, что это немного déclassé — хвастаться собственной супругой, но он был так счастлив, что меня не слушал. Обещал, когда вернемся, устроить грандиозный пир.

Он так и сделал, в некотором смысле.

Когда они поднялись, чтобы уходить, разумеется поговорив о Дмитрии, Раисе и детях, Татьяна внимательно посмотрела на сестру:

— И все же я не понимаю. Ты любишь и любима, получила престижную премию, а выглядишь так, словно лежишь на смертном одре. Что у тебя с глазами?

— Это все из-за макияжа. Я вчера сделала подводку и забыла смыть перед сном. Поэтому остались круги под глазами.

— Надо было попробовать молочком!

— Обязательно все сделаю, — пробормотала Ирина, уверенная, что эти круги не удалит никакое молочко.

Когда Ирина вернулась в их номер в отеле «Пьер», Рэмси уже принял душ и упаковал вещи. Кажется, он смирился с ее условием, поэтому говорил не больше, чем она, — то есть молчал. Стоило их взглядам встретиться, как его глаза вспыхивали от гнева. Ирина совершенно не ощущала к нему влечения. Она принялась готовиться к отъезду, сжав челюсти так, что заболела голова. В такси по дороге в аэропорт Кеннеди, при прохождении регистрации в терминале и на борту самолета «Боинг-747» они, следуя новому протоколу, разговаривали только по необходимости с водителем, служащими и бортпроводниками, но друг другу не сказали ни слова. Садясь в десять часов утра по местному времени в «ягуар», оставленный в Хитроу, оба уже настолько смирились с молчанием, что немота стала казаться вполне естественной.

Просьба Ирины остановиться, чтобы купить молоко, еще раз это подтвердила.

Она закрыла за собой дверь дома на Виктория-парк-Роуд, чтобы не открывать ее еще два дня.

— Я все еще жду извинений, — объявила она, стоя в холле спиной к двери.