Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения

Во время их краткого двухчасового сна Рэмси стянул с нее одежду, чтобы она проснулась обнаженной в объятиях красивого, теплого, ласкового мужчины, напомнивших ей о том, что если бы им пришло в голову заняться этим вчера вместо пустой болтовни, то сегодня они бы проснулись отдохнувшими и готовыми к празднованию Рождества. Когда он опустился на стул рядом с ней, окинул взором серо-синих глаз и крепко поцеловал в губы, она ощутила внезапную благодарность, хотя и была смущена непристойностью его поведения. Быть благодарной мужчине, заставившему ее плакать, за то, что он не повторяет попытки, было о многом говорящим синдромом, который Лоренс подвергал осуждению, упоминая об отношениях ИРА с ее крестным отцом Джерри Адамсом — восхваляемого премьер-министром, его предлагали даже номинировать на Нобелевскую премию лишь за то, что он перестал подталкивать страну к развалу.

Хотя Ирина была уверена, что Рэмси никогда не поднимет на нее руку, ее волновало, что это именно то, что руководило женами, терпящими побои, заставляя возвращаться домой снова и снова: привычка испытывать благодарность за то, что все закончилось, возникающая в душе нежность от его способности долго воздерживаться от повторения скандала и самая значимая причина, о которой не говорят в рекламе по телевидению, — секс. Сегодня утром он был великолепен.

Рэмси встал, и она оперлась на его руку, чтобы подняться. Раиса не одобряла все, что было так необходимо ее дочери. Ирина прижалась к мужу, склонила голову ему на грудь не только из-за необходимости постоянного телесного контакта, как наркотика, но и для того, чтобы показать матери, что слышанное ею этой ночью не разделило их. К сожалению, Раиса многое повидала за свои шестьдесят четыре года, в том числе и в этом районе жила не одна избиваемая мужем жена.

Она смотрела на сцепившихся мужчину и женщину, и выражение ее лица по-прежнему выражало самодовольство всезнающего человека, словно утренние объятия двоих влюбленных лишь подтверждали верность вынесенного ей в два часа ночи приговора этим отношениям.

Ирина с ужасом думала о предстоящем дне. После катаклизма на Виктория-парк-Роуд им с Рэмси был нужен друг от друга лишь постоянный физический контакт — лежащая на колене рука, пока они вместе пили кофе, переплетенные пальцы во время прогулки по парку в темпе калек или выздоравливающих после тяжелой болезни. Тогда они баловали друг друга маленькими подарками — Рэмси ускользнул из дому и вернулся с бутылочкой острого соуса, а она прикрепила внизу рядом с остальными плакат турнира «Чайна оупен». Но сегодня ритуал для обретения привязанности невозможно исполнить. Сегодня ведь это чертово Рождество. В любую минуту в дом могут ворваться Татьяна с семьей, разгоряченные предвкушением предстоящего обильного ужина, при одной мысли о котором Ирину начинало подташнивать. Она не создана для этого. Она не создана ни для чего подобного.

Как Ирина объяснила Рэмси еще в самолете, до двадцати лет предполагалось, что Татьяна станет прижизненной реинкарнацией их матери. Она была на шесть лет моложе и, как человек, рожденный из чувства обиды, по иронии судьбы оказалась наделена гибкостью и пластичностью, которых не хватало Ирине, и стала прекрасной балериной. Это была молодая женщина с округлыми щечками, более правильными, чем у Ирины, чертами лица и ровными передними зубами — из двух девочек Татьяна традиционно считалась красивее. Хотя она не была такой высокой, как Раиса, и комплекцией пошла в отца, а не в тонкокостную мать, но с таким успехом боролась с законами природы, что по сравнению с ней даже Раиса казалась полноценно питающимся человеком с хорошим аппетитом.

После того как у нее начала расти грудь, режим питания ужесточился — выпуклости в балете вне закона. Татьяна была принята в престижную танцевальную школу на Манхэттене. Ирина полагала, что если бы она отказалась от борьбы, то последствия были бы весьма грустными. Татьяна работала с невероятным упорством.

Ее результаты были впечатляющими, она даже выступала в Линкольн-центре, но Татьяна все же была слишком невысокого роста, что вкупе с ненавистными ею молочными железами не позволяло быть отобранной на просмотрах. Сокрушительное разочарование, постигшее сестру, стало предупреждением для Ирины, пополнившей ряды неудачников, стоящих в горе в стороне от искусства. Особенно раздражали члены высшей когорты, очень и очень одаренные, очень много работающие и очень успешные, заслуженно награжденные за приложенные усилия.