Ира Брилёва - Приключения вертихвостки

— Ага, очнулась, сучка деревенская?

Голос был странно знакомым, но мой затуманенный разум пока плохо мне подчинялся и вычленял из действительности только факты по своему усмотрению. «Почему деревенская, — вяло подумала я. — Я же уже тысячу лет в городе живу». Я снова пошевелилась, потому что мое тело основательно затекло. Глаза наконец обрели способность видеть, и я решила этим воспользоваться. Переведя взгляд на источник голоса, я протрезвела моментально. Около деревянного, покрытого простой холщовой скатертью стола сидела Она. Собственной персоной. Мамаша Эмика! Я быстро закрыла глаза, в надежде, что это галлюцинация. Но когда я снова открыла их, ничего не изменилось. Она сидела, закинув ногу на ногу, и курила тонкую сигарету. Взгляд ее был насмешлив.

— Очнулась? — повторила она свой вопрос. Я промолчала. Да и говорить мне было нечем — мой рот был заклеен то ли пластырем, то ли скотчем. — Наконец-то мы можем поговорить без свидетелей, — она явно наслаждалась своим превосходством.

Я, пытаясь загрузить свой мозг какой-нибудь более приятной информацией, чем то, что я сейчас обнаружила рядом с собой, решила, что мне не мешало бы рассмотреть место, где я сейчас нахожусь. С первого взгляда было похоже на лесную сторожку, домик лесничего или что-то в этом роде. Стены сплошь деревянные, кое-где даже не оструганные, пахло хвоей, мебель грубо сколоченная, но добротная. В комнате чисто и уютно. Точно, домик лесника! А куда же еще можно привести дурочку, вроде меня, беспечно решившую, что огромные деньги — это пустячок, никому на свете не интересный. И вот в таких домиках можно жить целыми неделями тем, кто арендовал их для охоты в лесу или все равно для чего еще. Никто не придет сюда, чтобы поинтересоваться, что тут происходит.

Все эти мысли неторопливо плыли по моей голове, нисколько не улучшая моего настроения. Они просто плыли и плыли, видимо, не закончилось еще действие той усыпляющей субстанции, которая и позволила меня сюда затащить. Может быть, газ, а может, аэрозоль. В моей памяти всплыло доброжелательное лицо водителя и его спокойный голос: «Не беспокойтесь. Мы скоро поедем». И потом — пустота. «Господи! Ну какая же я идиотка, — запоздалый здравый смысл проснулся где-то в глубине моего подсознания. — Олег же предупреждал!» Что было себя ругать? Я имела то, что имела. Вернее, это оно имело меня.

Все это время Эмикова мамаша вела эмоциональный монолог. Она изрыгала в пространство мегатонны злости, металась по комнате, и ее волосы шевелились у нее на голове, похожие на живых змей на голове Медузы Горгоны. Она вообще сейчас сильно напоминала фурию из детской книжки «Легенды и мифы Древней Греции». Она верещала и вопила. Наверное, так вопили эти страшные персонажи из легенд, придуманных древними греками. И, хотя я никогда не слышала голосов этих персонажей, думаю, что было очень похоже.

— Ты, что, думала, что ты самая умная? Вован, хоть и олух законченный, но у него есть одно очень приятное качество — он жаден. И он тут же прибежал ко мне, чтобы получить еще немного денег за свой весьма интересный рассказ. Твоя нежная любовь к старушкам и деткам очень трогательна и очень меня впечатлила. Но теперь, прежде, чем избавиться от тебя, я сделаю тебе так же больно, как сделала мне ты.

«О, господи! Олег же предупреждал меня, что Вован безнадежен, — подумала я. — А жаль! Я надеялась спасти эту заблудшую душу. Но я хотя бы попыталась». Последнее соображение принесло мне немного удовлетворения. Это в моей ситуации было хоть и бесполезно, но все же приятно.

— Так что, теперь я знаю о тебе достаточно, чтобы причинить тебе кучу неприятностей, — Мадам сузила глаза, и они стали похожи на глаза змеи с вертикальными зрачками-прорезями. — Знаешь, милочка, это плохо, когда у тебя столько близких людей. Тогда ты вдруг становишься страшно уязвимой. И поверь, я сумею насладиться своей местью!

Она разглагольствовала, наверное, минут двадцать. Наслаждаясь звуками собственного голоса, Мадам, вероятно, искренне полагала, что это диалог. Но в силу обстоятельств, моего заклеенного рта и рассеянных усыпляющей отравой мыслей, пока это явно был монолог. Сначала я почти не реагировала на ее вопли. Но, с ослаблением действия на мой мозг снотворного, я стала воспринимать отдельные куски текста, которые Мадам изливала на меня в огромных количествах. Прислушавшись, я поняла, что она описывает мне все ужасы ее жизни с Сашком. Я не могла согласиться с утверждением, что Сашок — мерзавец и негодяй, и с громким мычанием, затрясла головой. Мадам прервалась на полуслове, резко повернулась и подошла ко мне. — А-а-а, у тебя рот заткнут, — ее смешок был, я бы даже сказала, слегка растерянным. Она, по-видимому, действительно не заметила, что у меня заклеен рот. Не церемонясь, она грубым движением сорвала наклейку с моих губ. Боль была зверской, и у меня даже потемнело в глазах от неожиданности, с которой эта боль навалилась на меня. Словно бы острым ножом резанули по губам и щекам. Но зато теперь я получила возможность выражать свои мысли, чем я незамедлительно и воспользовалась.