Дэвид Мэйн - Ковчег

Естественно, настроение у Хама не улучшилось, когда Илию отправили на север собирать животных. Хам должен понимать, что в этом была необходимость, но он любит дуться, такой уж у него характер. Ему стоит поучиться у Сима. Бера уехала три недели назад. Сим сначала повесил голову, но потом все же справился с собой.

Ной вздыхает. Жена смотрит на него. Он говорит:

— Нам нужны припасы.

— Не пропадать же буйволам.

— Завтра мы забьем их с Яфетом. А ты с Мирн будешь готовить вяленое мясо.

— Для этого нужна соль.

Еще одна незадача. Сколько их сейчас вместе? Десять или одиннадцать? Ной ерзает:

— Найдем где-нибудь.

— Лучше не стоит забивать быков заранее.

— Думаешь, сам не знаю? — резко обрывает ее Ной.

На следующий день на горизонте появляется Динар-торговец. Его силуэт дрожит в раскаленном мареве, отчего издалека он похож на необычное, странное существо. Наконец силуэт обретает кости и плоть. На Динаре истертые, усыпанные песком одежды, лицо опалено солнцем. Ничто не ускользает от его полуприкрытых черных глаз. Скулы острые — хоть масло режь.

— Ты взялся за большое дело.

— Взялся, — говорит Ной и кивает на бревна. На полуденной жаре на сотни локтей, словно толпа пр о клятых душ, вытянулись вверх сдвоенные балки.

Лошадь Динара, умирая от жажды, кидается к лохани с водой. Динар умывается, чистит уши и ноздри от песка. Капли сияют в его бороде драгоценными камнями. Динар кажется Ною измученным.

— Как торговля?

— Плохо, — отвечает Динар. — Как корабль?

— Не стой на солнцепеке, — говорит Ной. — Поешь с нами.

После трапезы Динар говорит:

— На продажу я привез мало. Соль, немного зерна. Хотя к чему оно вам, ведь скоро урожай. Еще есть красивые сандалии.

— О сандалиях забудь. Все остальное мы берем.

Динар приподнимает бровь.

— Собираем припасы, — поясняет Ной. — Плохой урожай, долгая зима. К тому же, — добавляет он, — мир уничтожит потоп, поэтому нам понадобится все, что только можно достать.

Динар кивает, словно это уже не первое пророчество, которое он слышит.

— Цена тебе понравится. Никто ничего не покупает.

Они быстро договариваются, складывают тюки с зерном и солью в кладовой. Ной отсчитывает несколько медяков.

— Если где наткнешься на строительный лес, вспомни обо мне.

— Вряд ли, — отвечает Динар. — Перехожу на дорогие вещи: шелк, специи, браслеты и вино.

— Разбойники перережут тебе глотку за такой товар.

Динар сплевывает и произносит:

— Мир стал слишком грешен.

Когда он уходит, Ной позволяет себе почувствовать небольшое облегчение. Еще один шаг к полной готовности. Не обращая внимания на ноющую шею, он смотрит на небо.

— Завтра забьем буйволов, — говорит Ной жене, — а ты и Мирн займетесь мясом.

Ему даже в голову не приходит, что жена и так уже все знает.

Мужчины такие забавные. Покажи им стаю волков, которой верховодят самцы, и они скажут: «Видишь? Мужчины должны править — таков закон природы».

Ладно.

Но покажи им улей, где главная роль отведена королеве, а самцы заняты лишь работой, и они возразят: «Люди — не насекомые».

Ну да.

Покажи им кошку, которая возится с котятами, и они скажут: «Ага! Женщины должны заботиться о детях». Но стоит им напомнить, что за три дня кошка пропускает через себя пятьдесят котов, и они спросят: «Хочешь, чтобы мы жили как животные?»

Круглолицый капитан финикийского торгового судна, который взялся перевезти меня через море на север — безобидный малый. Чтобы убить время, я разговариваю с ним о космологии. Его бог вполне может оказаться братом Бога, которому поклоняется мой муж Хам: старик, низвергает молнии, отступникам грозит посмертным воздаянием и так далее.

— Почему ты так уверен, что твой бог — мужчина? — спрашиваю я его. — Ты же его не видел.

— Это естественно, — усмехается он. Что бы ни говорил капитан, он всегда усмехается. Причем каждый раз он склоняет голову и протягивает раскрытую ладонь, будто делает уступку или преподносит подарок. — Как-никак в этом мире силой созидания наделены мужчины.

Я чуть не подавилась.

— Чего?

— Семя мужчины дает начало росту плода, — говорит он с усмешкой и склоняет голову.

— Но без женщины, — напоминаю я ему, — это семя — лишь влага.

— А без мужчины, — улыбается он, — женщина — лишь пустой сосуд, ждущий момента, когда его наполнят.