Кихару Накамура - Исповедь гейши

— Ну что ты, не бойся, — успокаивал тот свою юную, наивную и ничего не соображающую жену.

— Мне очень жаль вас, мадам, но все же не беспокойтесь. Британская империя является благородной страной. Хоть мы и должны вас интернировать, но даже в лагере вам будет хорошо, — учтиво добавил офицер.

В иностранном фильме женщина в таких обстоятельствах непременно упала бы в обморок, то так далеко я не стала заходить. Позже я узнала, что госпожа Мото на самом деле лишилась чувств, но я лишь изображала испуг, когда прижималась к своему мужу.

После их ухода муж поинтересовался, все ли я сожгла.

— Все выполнено, как было приказано, — отрапортовала я ему.

— Ты сыграла как настоящая актриса, — похвалил он меня.

Здесь я должна рассказать об одном из наших боев. Юношу звали Ибрагим, и ему было шестнадцать лет.

Один наш беззубый слуга неожиданно заболел. Отправился к брадобрею, но получил солнечный удар. В Калькутте свое ремесло брадобреи справляют прямо на улице под палящим солнцем. Посетители усаживаются на землю, где им и стригут головы. Вот так, приводя себя в порядок, и лишился чувств наш беззубый слуга.

Хотя он утверждал, что ему около тридцати пяти, по моим прикидкам, ему было далеко за шестьдесят.

Ибрагим приходился ему племянником и был миловидным парнем — высокий, довольно смуглый, с белыми зубами. Его отличала свежесть юноши, который вот-вот станет мужчиной.

Он ревностно почитал меня, и повар рассказывал, как юноша хвастался дома: «Наша мэм-саиб самая красивая, самая умная и самая добрая среди тех мэм-саиб, что есть в Калькутте. Она настоящая богиня».

Все звали его «бой», и, похоже, ему нравилось, что я постоянно называла его Ибрагимом.

— Ты первая любовь Ибрагима, — шутил мой муж. Когда мы находились под домашним арестом, он вместе с Викки старался снабдить нас фруктами и пирожными. При этом он рисковал жизнью…

Когда после начала войны мы без гроша в кармане должны были отправляться в лагерь в Гималаях, он добился того, чтобы сопровождать нас.

Мой муж объяснил ему, что мы не сможем платить ему.

«Пайса нахи манта». «Я не возьму денег», — отвечал тот и целых девять месяцев, что мы провели в лагере близ Муссури в Гималаях, не отходил от нас.

Он охотно оказывал ту или иную любезность и другим, и благодаря его усердию все его любили.

В горах было значительно холоднее, чем это можно было представить для Индии. Здесь меня ждали новые испытания. Больше всего я признательна судьбе за то, что она послала нам госпожу Иида. Наши комнаты располагались рядом, и она все время оказывала мне неоценимую поддержку. Госпожа Иида и я буквально прикипели друг к другу, и всюду, будь то внутри или за пределами лагеря, мы всегда были вместе.

В нашем лагере были помещены армейские секретные агенты, военно-морские атташе и разношерстный люд из министерства иностранных дел Бирмы, Сингапура и Момбасы. В сравнении с нашим небольшим генеральным консульством в Калькутте лагерь представлял собой большое хозяйство — 720 человек. Я тогда еще мало что знала об окружающем мире, и поэтому мне все было интересно.

Господин Миядзаки и его супруга из генерального консульства в Рангуне произвели на меня самое сильное впечатление. Он работал в саду и занимался уборкой, она же трудилась на кухне и выполняла всевозможные поручения.

Когда госпожа Миядзаки попала в лагерь, она принесла с собой старый деревянный подголовник, который, похоже, был ей очень дорог. Ее особый говор очень забавлял меня. Она постоянно говорила о «штепанцах генерального консула», имея в виду его шлепанцы. А «цеддудоидная мыльница», естественно, означала «целлулоид».

Она неизменно носила старомодный узел на голове с изящной заколкой, которая была сдвинута на самую макушку, и, как подобает жительнице очень жарких стран, на ней всегда красовалась блуза из тонкого хлопчатобумажного сукна. Очутившись в непривычном для себя холодном климате, она надевала сверху несколько свитеров, которые позаимствовала у нас с госпожой Иида.

К тому же ее муж оказался туговат на ухо, хотя всех уверял, что у него был острый слух. Но так как в течение пятидесяти лет жена что ни день кричала, он и оглох. Хотя та действительно постоянно кричала на него, он любил ее, и они жили душа в душу.

Были еще супруги Икэно, молодая пара под тридцать, которые прибыли из Момбасы. У них был шестимесячный малыш. При обсуждении важных вопросов муж часто поглядывал на часы и был как на иголках. Затем он неожиданно вскакивал и говорил, что ему нужно, к сожалению, идти. Другие пытались его удержать, так как не все удалось обсудить и остались нерешенные важные вопросы. Но он говорил, что должен сейчас купать ребенка, и незамедлительно уходил. Тогда было крайне необычно, чтобы супруг был таким семьянином и оставлял важную беседу, чтобы выкупать своего сына. Всех это озадачивало.