Кихару Накамура - Исповедь гейши

Я думаю, что это случилось в июне 1936-го. Меня пригласили на встречу в «Тэкигай» — «Тростниковый особняк» Коноэ Фумимаро, в будущем премьер-министра. В таких случаях не принято, чтобы клиенты сами приглашали гейш. Эту задачу брали на себя чайные домики. Так, например, заведение «Синки-раку» подготавливало все мероприятие, иными словами, определяло количество гейш, поваров, меню, а также развлекательную часть вроде демонстрации фокусов и танцевальных номеров. На такие приемы гейши обычно не надевали длиннополые кимоно, однако для официальных мероприятий существовал определенный этикет в одежде, и в этом случае следовало приходить в кимоно с белым воротом и гербом.

Тогда в особняк господина Коноэ был приглашен русский певец Шаляпин. На меня он произвел впечатление настоящего русского мужика — крупный, грузный мужчина с красным лицом. Во время его краткого пребывания в Токио был устроен прием в его честь, на который он пригласил и меня. Будь то в Янагибаси, Акасава, Ёси-тё или Кёкан на Сиба, мне постоянно приходилось все бросать только потому, что он соизволил позвать меня.

Когда я рассказала об этом Кэн и господину Яна-сигава, они едва могли удержаться, чтобы не расхохотаться.

— К старику в Японии вернулась его молодость.

Они подтрунивали надо мной и интересовались притворно, не овладел ли он мной случайно.

Я с жаром отстаивала свою невинность и клялась, что он и не дотрагивался до меня. Этот русский «дедушка» выглядел словно японский разбойник, Сютэн-додзи.

Вообразить, что он будет приставать ко мне, было противно. Но все отпускали шутки на мой счет и дразнили меня. Однако имелась одна веская причина, по которой я хотела бы развеять подобного рода слухи.

Вечером в тот памятный прием на лоне природы мы (я и еще две или три гейши) вышли из нанятого лимузина перед «Тростниковым особняком». Я плохо ориентировалась в незнакомом мне месте. Пока мы блуждали наугад, перед нами вырос огромный, по японским меркам, мужчина — примерно 1,80 м ростом, в очках с черной оправой, и спросил, не мы ли будем дамами из Симбаси. Он открыл дверь и пригласил вовнутрь. Я взглянула на него, и он спросил меня: «Вы Кихару?»

Не знаю, как это описать, но я вдруг ощутила покалывание во всем теле, словно меня наэлектризовали, согласно кивнула и неожиданно покраснела.

Это был Коноэ Хидэмаро, младший брат хозяина. Мое появление явно обрадовало Шаляпина, и когда он разошелся, то во все горло затянул своих любимых «Бурлаков».

Даже самым влиятельным устроителям подобных торжеств, когда те его просто умоляли, Шаляпин отказывался исполнять эту песню и нигде, кроме сцены, сам ее не пел.

«Похоже, он был очень счастлив», — заметил как-то позже Хидэмаро.

Поскольку это был прием в честь Шаляпина, на котором я встретила его, Шаляпина я тоже никогда не забуду.

Хидэмаро был дирижером. Тогда считалось, что профессиональное занятие западной музыкой совершенно не подобает японской знати. Даже немыслимо было представить, чтобы мужчина играл на фортепиано, не говоря уже о том, чтобы он «размахивал палочкой» перед оркестром. Дирижера называли «повелителем дирижерской палочки» и считали неудачником.

Кроме того, семья Коноэ была одним из пяти влиятельнейших семейств страны и находилась в близких отношениях с императорской династией. Поэтому в обществе Коноэ Хидэмаро слыл чудаком.

Весь вечер я провела как в тумане. Такого человека, как он, среди гостей, что мне приходилось видеть, я еще не встречала. Он производил впечатление вечного студента, был очень высок, широкоплеч и могуч и выглядел при этом совершенно по-детски…

Видно, это была любовь с первого взгляда. Шаляпин был совершенно забыт, и я весь вечер не сводила глаз с Хидэмаро. Он то и дело оказывался рядом со мной и говорил при этом с Шаляпиным по-английски. Я ощущала, что он наблюдает за мной.

Когда некоторое время спустя я вышла наружу, чтобы попудрить лицо, он последовал за мной.

— Дайте мне свой номер телефона, — попросил он, вынимая записную книжку и карандаш.

Мое сердце трепетало, когда дрожащими пальцами я писала свой телефонный номер. На следующий день он позвонил мне, и мы договорились встретиться в «Сэмбикия» на Гиндзе. Я жила мыслями только о нем.

Хотя тогда ему было уже почти сорок, выглядел он очень молодо. Из-за частого пребывания за границей он иначе думал, нежели его сверстники в Японии, и он мне казался значительно моложе своих лет. По разнице в возрасте он мог бы годиться мне в отцы, и я многому у него научилась.