Кихару Накамура - Исповедь гейши

Месье Кокто говорил лишь на ломаном английском. Меня подмывало поговорить с ним, но я не знала французский.

Итак, я ежедневно стала учить два-три французских слова, но, поскольку изъяснение с помощью рук и ног, английский у Кокто и мой французский ни к чему не приводили, нашей палочкой-выручалочкой служил господин Хоригути. Через четыре или пять дней я могла произнести: «Je suis еn-chantee».

Кокто был в восторге и отныне называл меня Happy Spring1.

Накануне возвращения в Париж он подарил мне бумажный фонарик с загадочным рисунком, небольшим стихотворением и моим именем. В ответ я преподнесла ему ручное зеркальце из лаковой кожи с позолотой. Он бережно хранил его долгое время в своей парижской квартире, а вот мой драгоценный фонарик от Кокто сгорел во время воздушного налета. Еще до сих пор при одном воспоминании об этой утрате слезы наворачиваются на глаза.

Месье Кокто вовсе не был увлечен мной, но, возможно, его трогала любознательная юная девушка, которая так настойчиво хотела овладеть французским. Позже я узнала, что его привлекали мужчины и он жил с Жаном Маре… Но в Японии все были без ума от пары Жан Кокто и Кихару из Симбаси, а газеты тогда много об этом писали.

Когда Кокто вернулся в Париж, он написал стихи о трех японских достопримечательностях — сумо, кабуки и гейшах, — которые были опубликованы в «Пари суар». В стихотворении о сумо рассказывалось о борце Таманисики, в стихотворении о кабуки речь шла об Оноэ Кикугоро Шестом в пантомиме «Танец с маской льва», которую он, впрочем, позже перенес на экран, сняв фильм «Красавица и чудовище», и в стихотворении о гейше была изображена я, Кихару. Оно есть в переведенной господином Хори-гути на японский язык книге. Содержание самого стихотворения в целом следующее:

«Я прибыл в Японию с представлением о гейшах, составленным по гравюрам укиё-э Утамаро. Одной чудной лунной ночью у окна ресторана я видел много гейш с лицами словно маски, покрытыми белилами. На лице Happy Spring, однако, не было белил. В некоем смысле я стал рыбаком.

Когда я выбрал сеть, там было много рыб. Лишь одна рыбка пыталась проскользнуть через ячейки сети. «Месье Кокто, месье Кокто!» — звала меня рыбка. Прочие рыбы не трепыхались, только одна рыбка печально звала: «Месье Кокто, месье Кокто!» Рыбку звали Happy Spring, и она не хотела оставаться в сети.

«Месье Кокто, месье Кокто!» — Но я ничего не мог поделать. Стоило мне взять ее в руки, и она погибла бы.

«Месье Кокто, месье Кокто!» — Я слышал голос рыбки и ничего не мог поделать. Тогда я бросил сеть обратно в море.

«Месье Кокто, месье Кокто!» — Печальный голос Happy Spring все удалялся. Я закрыл глаза и пошел прочь…»

В то время многие прочитали стихотворение, и на встречах с моим участием меня часто спрашивали об этом.

— Не вы ли та самая Кихару из Кокто?

Это доводило меня просто до отчаяния, и я объясняла:

— Ведь ничего не было. Хаяси Кэн успокаивал меня:

— Не расстраивайся. Ведь мы же знаем истину. Кокто вовсе не интересовали женщины… Нечего переживать.

Едва он успевал сказать это, как остальные тотчас все портили:

— Но ведь и Миямото Мусаси обращался с двумя мечами.

«Обращаться с двумя мечами» означало любить и мужчин и женщин.

— Прекратите, — умоляла я. Буквально все подтрунивали надо мной. Это была настоящая мука. На основании сенсационных сообщений, появившихся тогда в массовых изданиях наподобие King и Modern Japan, многие были уверены, что между Кокто и мной что-то было.

Во время его посещения Токио мы почти каждый день встречались в «Канэтанака», «Томбо» и «Син-кираку». Кокто, похоже, нравилось, когда я усердно пыталась овладеть французским, который я ежедневно по крупицам осваивала. Вспоминаю, как господин Хоригути, неизменно сидевший рядом с нами, сказал:

— Когда Кихару шепелявит на своем ломаном французском, это его веселит.

Много лет спустя, живя уже в Америке, я узнала, что самолетом из Нью-Йорка можно добраться до Парижа за шесть часов, и решила навестить Кокто. Но тут пришло известие о его смерти.

Я обещала ему, что при следующей нашей встрече буду правильно говорить по-французски, не обращаясь за каждой мелочью к господину Хоригути. Жаль, очень жаль!

Лето было временем лодочных прогулок и приемов на лоне природы в частных владениях состоятельных клиентов.

Когда кто-то из посетителей устраивает прием на открытом воздухе у себя дома, такую встречу называют оясикшоки — «загородная прогулка». В этом случае хозяин устанавливает в своем саду сцену, где можно давать танцевальные представления. На природе устраивали также и чайные церемонии. Особняки носили поэтические названия вроде «Камелие-ва гора» или «Сад великого просветления». В апреле цвели вишни, в июне во всей красе распускались ирисы, азалии, пионы и глицинии, иначе вистарии. Октябрь был порой хризантем, а ноябрь утопал в красках осенней листвы. Сама обстановка окружающей природы, куда они попадали, чудесно развлекала иностранных гостей.