Стефан Андерс - Избранные новеллы

Лейтенант Педро Гутиерес покачал головой:

— Ну, разумеется, в кельях! Но вы и в самом деле священник? Я задаю свой вопрос из чисто личных соображений.

Теребя усики, он не сводил глаз с Пако.

Пако пожал чуть обвислым плечом.

— Но, разумеется, отлученный от церкви.

Лейтенант Педро, судорожно дернув себя за усики, отпустил их и, уже уходя, крикнул:

— Господи Боже мой! Да кто из нас не был отлучен?!

Потом оглянулся еще раз и тихо промолвил:

— Идемте.

Поскольку пленных ради надежности разместили на верхнем этаже, а там на все четыре коридора только и было что сорок келий, большинство пришлось размещать по несколько человек на одну келью. Лейтенант Педро виделся себе истинным благодетелем, когда приказал освободить келью для Пако, едва тот, улыбаясь и покачивая головой, прервал внезапно свой равномерный шаг по красным каменным плитам, простер вперед руку и указал:

— Вот-вот, здесь это и было — здесь он жил, падре Консальвес.

Остальные пленные уже исчезли в кельях, почти беззвучно. Сержант указал им места, у лестницы стояли оба солдата подле пулеметов, которые в этом широком коридоре, словно спящие насекомые, недвижно и горизонтально выпячивали свои длинные хоботки.

Пако тотчас подошел к картинке справа от двери — к пожелтевшей гравюре в тонкой, воздушно легкой манере Лоренцо Тьеполо.

— И святой тот же самый, взгляните-ка, Святой Франциск Борджиа. Он был вице-королем Испании и стал иезуитом, стремясь к совершенству…

Пако обежал взглядом пустой сводчатый коридор от одного конца до другого.

— В таких местах есть что-то своеобычное. Неистребимо это дыхание стен — а ведь здесь происходило много всякого разного, не правда ли?

Говорящий все это веселым тоном себе под нос на последних словах как бы с внезапным испугом обернулся к молодому офицеру. Тот хмыкнул и согласился.

— Да, много всякого!.. Хорошо, что вы уже двадцать лет назад улизнули отсюда, редкая удача, причем удача для нас обоих.

Дон Педро сказал это, когда оба они уже стояли в келье. Внимая его словам, Пако оглянулся на него через плечо, хоть и сделал вид, будто всего лишь хотел поглядеть на дверь. А потом он и в самом деле на нее взглянул и поднял еще выше тонкие брови, и лоб, переходящий в лысину, нахмурился, дрожащие складки побежали по нему как легкие волны, которые словно стремились по его черепу соскользнуть назад, на затылок. В глазах у него вспыхнул внезапный испуг. В коричневой двери из каштана он углядел несколько небольших дырок, отколовших от нее свежие щепки, что невольно побудило его отыскивать щепки и на песчанике пола.

Когда Пако очень серьезно устремил свой взгляд в глаза лейтенанта Педро, тот посмотрел куда-то вбок, приблизился к конторке, возложил на нее руку и слегка качнул, а потом, словно ему вдруг что-то пришло в голову, достал носовой платок и промокнул пот на лбу.

— Ужасная жара в этих кельях, — плечи его вздрогнули, — они, понимаете ли, засели как кроты в своих норах. Выходить не пожелали, и тогда нам пришлось стрелять прямо в кельи, по-другому просто не получалось. — Он прокашлялся.

— Но как же та? Раз они не стреляли, их вполне можно было оставить в покое?

— И целый месяц держать здесь отдельный взвод, чтобы помешать им и дальше настраивать людей против нас? Разве на вашей стороне так поступают? У нас ни солдат для этого не хватает, ни времени, ни охоты, ни настроения. А к слову сказать, мы нашли зарытые у них в подвале ручные гранаты. Вы согласны, что со стороны монахов это было не так уж и дружелюбно? Ну и раз они в ответ на наше требование не пожелали выйти, нам самим пришлось войти к ним.

Тут рассказчик попытался изобразить улыбку на своем массивном лице, но ничего из этих попыток не вышло.

— Нелепый приказ — и надо же, чтоб его получил именно я. А вот в этой самой келье — как же его звали, того доброго падре? — Лейтенант подошел к двери, выглянул наружу и прочел табличку с внешней стороны. — Ах да, верно, падре Хулио. Помнится, отец у него известный человек, падре Хулио вполне мог рассчитывать на епископский сан, как мне рассказывали, весь город полнился его именем — с тех пор и двух недель не прошло. Другие монахи, те по крайней мере сами нам открывали; некоторые, полные предчувствий, так и держали их открытыми, один даже поспешил мне навстречу, ну да, этот! Остальные, когда мои люди стучали в дверь рукояткой револьвера, торжественно кричали в ответ: «Салют!».