Иван Сажин - Полигон

От напряженного раздумья сразу взмок. Отходить назад нет времени, — и он двинулся на препятствие с небольшим поворотом вправо, так, чтобы левая гусеница миновала разрушенный участок. Весь окаменел, пока танк, задирая нос, карабкался на стенку. — Не сорвись, родимый! — шептали его губы. Не подвела стальная гусеница, не соскользнула с препятствия. На какие-то доли секунды пятьдесятпятка зависла, оторвавшись кормой от грунта, перевалила центром тяжести через эскарп, облегченно загудела. Вот этого момента и ждал Гурьян с настороженностью зверя, — тотчас уменьшил подачу топлива. Иначе получится печальная музыка: богатырская машина без нагрузки взревет мотором, сделает прыжок, ударится всей тяжестью и заглохнет.

Передние катки с гусеницами плавно легли на землю. Теперь снова — скорость, скорость! И некогда смахнуть капли пота, обильно выступившие на лице. И опять все обернулось песней. Стальной мотор торжествующе орал об удаче, — это он вытянул многотонную махину на стенку, сделал немыслимое. В гуле его как бы угадывались слова: «А ты подружись со мной — не того еще добьешься! И классность тебе повысят, и звание присвоят, и еще раз утрешь нос зазнайке Савчуку».

Трасса осталась позади. Только что преодолена залитая водой воронка. С последнего взгорка Виноходов уже видел вышку, столбики исходной линии, стоящего около них командира роты с секундомером в руке. Тот ободряюще поднял большой палец. «Значит, время отличное!.. — обрадованно дрогнул Гурьян. — Значит, я снова механик. Ура!..»

Когда жаркий от неистового бега танк пересек финишную линию и застыл на месте, парень живо, по-мальчишески выскочил из люка.

— Ну как, товарищ лейтенант?

— Отлично! Поздравляю, — сказал ротный и пожал ему руку.

Русинов и себя поздравлял: он вытянул танкиста, от которого отмахнулись другие, помог ему обрести уверенность в себе. Видя как осветилось лицо солдата, он сам испытал чувство радости.

— Молодец ты сегодня! Лучше всех выполнил упражнение.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — пробормотал Гурьян, взволнованный и смущенный похвалой. И тем, что встретили его у финиша. И тем, что руку пожали.

— Что там с эскарпом?

— Нарушилась стенка в одном месте. Теперь надо брать правее на полметра.

— Что ж, еще раз молодец… Слышал, Ковров?.. Твой черед.

По танкодромной трассе снова неслась стальная машина, оглашая окрестности могучим ревом. Русинов заполнял журнал учета боевой подготовки, сравнивал новые оценки с оценками за прошлые месяцы. Новые были намного выше. — «Ежели так и дальше пойдет, к октябрю рота станет отличной!»

Зажмурив глаза и заложив руки за смуглую шею, — весь напрягся, распрямил затекшую спину. Рабочий день окончен, можно и домой идти (ключ от полученной на днях квартиры лежит в кармане и напоминает о грядущих радостях бытия!). Да вот не отпускает этот самый журнал. Анатолий испытывал чувство гордости, не без удали восклицая в мыслях: «А ведь мы кое-что могем!» Помечталось об итоговом ротном собрании в конце года. Разумеется, что-нибудь бодрое, зажигательное сказать нужно танкистам.

Он обычно ставил перед собой конкретные цели. И новые мечты его были таковой целью. Вполне достижимой, реальной. Став ротным, Русинов умело приводил в действие внутренний механизм подразделения, и все шло так, как ему хотелось. Он теперь походя решал многое из того, над чем недавно ломал голову часами…

В канцелярию вошел Микульский. Фуражка победно сдвинута над влажным морщинистым лбом, в блеклых глазах — удовлетворение.

— Все, командир! — с облегчением молвил он, садясь около стола на табуретке. — Закончил беготню. Завтра выпишут документы.

— Поздравляю, Серафим Антонович.

Прапорщик брал последний отпуск перед увольнением в запас, и потому отвечал на поздравление сдержанным вздохом. Ротный понял его, спросил:

— Чем думаешь заниматься в отпуске?

— Рыбалкой, — Микульский достал сигареты. — Закурим?

— Давай… — Затянувшись дымком, Анатолий заговорил с задумчивой улыбкой. — Да-а, рыбалка вещь приятная. Когда-то любил ее крепко, хотя попадалась больше мелочь. Крупную браконьеры сетями повыдушивали. А у вас тут есть солидная?

— Ого! — рассмеялся Микульский, показывая желтые, изъеденные никотином зубы. — Иной раз такой чертяка залезет на крючок, что еле-еле управишься с ним. Помню, года три назад ездил с женой к ее родичам на Волынь. В колхозных озерах там карпы — что твои поросята. А сторож — свояк…