Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

Суббота прошла, и ничего не случилось. Ничего не случилось и в следующую субботу, и еще через одну. И только спустя месяц городок облетела страшная весть: утонула первая красавица города манекенщица Ясмин. Утонула бессмысленно и страшно, заснув после работы в собственной ванне. Поначалу никто не увязал ее смерть с бассейном, но потом люди припомнили, что именно Ясмин в роскошном купальнике «Готтекс» первая вступила в его лазурные воды. После нее остался мальчик двух с половиной лет и муж. Муж был безутешен! Несколько дней он провел на свежей могиле, и весь как-то почернел, скукожился. Через полгода у него начались проблемы с сердцем, а еще через год он умер от избытка жидкости в легких.

Баба-Сали попросил секретаря усыновить ребенка, но ашкеназские чиновники Министерства внутренних дел отказали. После долгих хлопот и волокиты секретарю удалось вырвать мальчика из нерелигиозного пансионата, куда его поместили чиновники, и устроить в хороший сефардский интернат, неподалеку от дома Баба-Сали. Вот такая история.

— И какое место в ней занимает уважаемый рассказчик? — вежливо поинтересовался Ури.

— Я тот самый мальчик, — ответил Азулай. — И кстати, когда в музее Прадо нашей группе показывали «Воз сена» Босха, экскурсовод объяснял, что Иероним на латинском означает — «святое имя». Возможно, в историю про Золушку вкрались еще неточности, стоит проверить.

— Во весь рост, — прошептал Ури, — с оттягом и во весь рост!

Велвл молчал, только пальцы чуть слышно постукивали в такт лишь ему слышной мелодии. Велвл сочинял, внезапно выпав из разговора. Я знаком с ним больше двадцати лет и могу засвидетельствовать, что вдохновение посещает его в самые неподходящие минуты.

Он приплыл в Вильнюс на байдарке вместе с подружкой, тоже студенткой московской консерватории. Подружка тренировалась на рояле, а Велвл — до ухода в религию — Эдик, проходил по композиторскому делу. Байдарку они отправили в Москву малой скоростью, а сами заявились ко мне на недельку, посмотреть Вильнюс.

Я жил в старом-престаром доме прямо на территории нижнего замка. Это был единственный жилой дом у самого подножия горы Гедиминаса. Настолько у подножия, что дрова для растопки печки я собирал на горе, склон которой упирался прямо в заднюю стенку моего дровяного сарая. Дом мало подходил для нормальной советской жизни. Строили его для очень богатых людей княжеского происхождения, не испытывавших недостатка в слугах. Высота потолков в моих двух комнатах и кухне была просто фантастической — шесть метров. Натопить такую кубатуру при помощи обыкновенной печки до нормальной температуры мог только целый взвод челяди. Но зато шикарный дубовый паркет плюс роскошнейшие лепные украшения. Кое-где украшения устрашающе потрескались, и я то и дело осматривал их в бинокль на предмет своевременного вызова бригады ремонтников. Лезть самому на такую высоту без специальной подготовки и оборудования представлялось делом опасным, граничащим с самоубийством. Надо сказать, что за всю мою долгую жизнь в тронном зале архитектурные излишества оборвались всего один раз. То ли месили их на яичном желтке, то ли просто цемента не жалели, но держались они, несмотря на возраст и трещины, весьма уверенно.

Отвалившийся кусочек наделал много шума и поднял тучу пыли, но, кроме нервного срыва кота Васи, ущерба не принес. Кот мирно дремал на диване прямо под кренящимся кусочком и за какую-то долю секунды до облома, уловив своим кошачьим инстинктом, что дело пахнет керосином, сорвался с места и опрометью бросился вон из комнаты. Почти сразу же на пол перед диваном рухнула художественная лепка.

Как нормальный еврейский кот, Вася постоянно рефлексировал и поэтому причину столь вопиющего нарушения установленного порядка бытия записал на свой счет. Целую неделю после падения он ходил по квартире на цыпочках, прогнув спину и ежесекундно озираясь. Но и это прошло.

К моменту появления Эдика с подружкой кот еще не родился, а лепка крепко сидела на своем месте. В те годы сквозь мою квартиру несся поток друзей, знакомых и знакомых друзей со всего Союза. Чаще всего наезжали москвичи и ленинградцы, у которых я не оставался в долгу, при первой же возможности уматывая из Вильнюса в одну из двух столиц. Поскольку интересовали меня живопись, музыка и литература, то поток формировался из частиц, включенных в той или иной степени в эти сферы. После возвращения к религии я ожидал, что напор спадет, но не тут-то было. Изменились только формирующие частицы, а давление скорее возросло, нежели снизилось. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, особенно проживающий в зоне архитектурных памятников. Н-да…